Вот приедет мама, она быстро мальчонку и словами успокоит, и помощь принять убедит… А пока… Рэми кивнул мальчонке, а тот сразу же помчался к крыльцу, за лопатой.
— Поздновато ты! — улыбнулся Рэми, открывая калитку в воротах.
И осекся: вне обыкновения бледная как снег Варина не ответила, не улыбнулась, а согнувшись, как под тяжестью какой-то ноши, проскользнула в двор и, даже не посмотрев на горячо любимую Дину, чуть ли не побежала к крыльцу.
Рэми прикрикнул на озадаченного щенка, пропустил во двор соседского мальчишку и поспешно вошел в дом. За спиной радостно завизжала Дина, обрадовалась товарищу по играм, и ее визг разбился о глухо закрывшуюся за спиной дверь.
А дома было так неожиданно тихо… Даже мыши по погребу бегать забыли, да сорока, все так же осыпавшая все трескотней, вдруг заткнулась.
Тревожно.
Рэми вдохнул ставший густым воздух и шагнул в общую залу. Варину он увидел сразу. Зим тридцати, моложавая, всегда непоседливая, круглая и пахнущая свежей выпечкой, она будто постарела за одну ночь. Так и не сняв плаща и заляпанных снегом сапог, сидела на скамье, бледная и бесцветная, сжавшись в комок и прижимая к груди корзину. И пахло от нее все тем же холодом, что растекался по груди Рэми. Вот оно… вот откуда дурное предчувствие.
— Я тут... принесла немного... для семьи... твоей, — едва слышно сказала она.
Что же так? Варина была все так же бледна и невесела. А ведь даже веснушки на щеках исчезли… да и сама она будто увяла, лишилась сил и жизни, а силы ей так нужны. Хотя бы для ее сынишки, непоседы Риса.
И Рэми вздохнул горестно, кинул плащ на скамью и опустился рядом на корточки, мягко забирая прикрытые льняным полотенцем гостинцы.
— Спасибо, — улыбнулся он как можно более ласково, всматриваясь в посеревшее от горя лицо. — Но что же ты так печальна, сердечко мое. Скажи, прошу… ну же, давай, родная. Может, помочь чем смогу…
Варина лишь молчала и сидела все так же, сжавшись в комочек, будто пытаясь от всего спрятаться.
Дышать тяжело.
Дар подводил: руки дрожали, по позвоночнику сбежала капля пота. Но заслоняться щитами от Варины и ее боли Рэми не стал, не считал правильным. Магией бы ее успокоить, выгнать печаль из карих глаз, ставших почти родными. Укутать в теплый кокон силы, заставить раскрыть душу, говорить…
Но Варина не знала, что Рэми — маг. Такое знание опасно. И заставлять ее потом забыть опасно, Рэми еще слишком неопытен. И потому Рэми попросил Аши уйти, и остался с болью Варины сам…
Аши тут тоже не помощник. Наказывать провинившихся целитель судеб умел и любил, а вот там, где надо было посочувствовать и помочь, оставлял решать носителю. А сам просто был рядом, мягкой и ласковой тенью, подбадривал. И был готов вмешаться, когда будет совсем тяжело.
Рэми вздохнул украдкой, чувствуя, как сгущает кровь, тянет в болото чужое горе. Встал, потянувшись к кувшину с водой. Но, посмотрев на Варину еще раз, передумал, полез на верхнюю полку за припрятанной для матери вишневой наливкой. Налил немного в чашу и подал Варине, вновь опускаясь перед ней на корточки.
Ее руки дрожали так сильно, что отпить глоток пришлось помочь. Потом еще, и еще. Лишь когда глаза ее покрылись дымкой безразличия, а исходящие от гостьи волны боли стали мягче и менее мучительными, Рэми еще раз спросил:
— Скажи, мне, что тебя так гложет?
— Гаарса арестовали, — дрожащим голосом ответила Варина.
И будто очнулась, схватила Рэми за рукав и заговорила быстро-быстро, горячо, надеясь услышать правильный ответ:
— Рэми, родненький... Они говорят, мой брат — убийца! Ты ведь не веришь, правда? Скажи, что не веришь?
Рэми никогда не умел врать. И раньше, чем он успел ответить, Варина обмякла вдруг, выпустила на пол чашу, и остатки наливки пролились красной лужей по недавно чистым половицам. Будто почуяв, завыл за окном щенок. Вновь застрекотала, на этот раз тревожно, сорока. Каркнул где-то на яблоне ворон и зашевелилась на чердаке сова.
Все почувствовали смятение заклинателя. И Варина, увы, тоже. Она всхлипнула едва слышно, закрыла лицо руками, горько заплакала. И помочь же нечем. Этому нельзя помочь…
Щиты все же пришлось поставить, отгородить себя от ее ужаса. А ее от своей горечи. Убить для доброй и нежной Варины было чем-то немыслимым.
Как и для Рэми…
Но легко осудить кого-то чужого, а как кого-то, кто стал почти родным? Гаарс — их глава рода. Рэми поверил ему, видел его насквозь, и не понимал… сегодня он вообще мало что понимал…
Он поднял с пола чашу, наполнил ее до краев наливкой и выпил под тихое рыдание Варины. Но легче не стало. И не станет.
Он уже вчера знал, что так будет, но ничего не сделал. Потому что трусливо боялся до конца поверить, что это правда.
***
Вчера вечером выл за окном ветер, кидался в закрытые ставнями окно, нес на крыльях колючий холод. А в маленькой коморке, куда вмещались стол да пара полок, было тепло и уютно. Свеча расплескивала по столу непоседливый свет, поблескивали в полумраке разбросанные на столе амулеты, сочилась сквозь пальцы магия, начиняя бездушный металл капелькой силы.
Аши исчез, наверное, заскучал и решил полетать в своих облаках. А сидеть тут и в самом деле было скучно, зато думалось хорошо.
Крысенку тоже было хорошо. Сначала он поглядывал на заклинателя из угла, а потом, осмелев, забрался на стол и уселся рядом с рукой Рэми, шевеля усами так потешно, быстро-быстро, напрашиваясь на ласку.
Рэми улыбнулся, достал из кармана всегда припасенный на такие случаи кусочек хлеба и подал его крысенышу. Зверек ел хлеб жадно, фыркая и поскрипывая от удовольствия.
А Рэми со вздохом вернулся к амулетам. Его просили вплести в метал удачу, а он вплетал волю судьбы. Сначала случайно, потом, поняв свою «ошибку» — специально. Возьми этот амулет, и хорошему человеку станет житься лучше, а вот плохому…
Он горько усмехнулся. Удачу могут получить, пожалуй, все, а вот как они ее используют...
Скрипнула за спиной дверь, всполохнулся крысеныш, вбежал по руке Рэми и скрылся в его кармане, но сам Рэми даже не шелохнулся, узнав и ауру, и тихие, вкрадчивые шаги. Учитель. Вошел, как всегда, молча, сел напротив, отбросив на стену уродливую тень. Да красавцем Урий не был: маленького роста, почти карлик, с тонкими, кривыми ногами и вечно спутанной копной черных волос, что почти закрывали грубое, будто высеченное из камня лицо. А еще и горб, к которому так и норовили прикоснуться глупые прохожие. На удачу.
Но стоило Урию оглянуться на наглеца, как все мечты об удаче улетучивались: больно взгляд у Урия был тяжелый. Недобрый. И люди убирались с его дороги, молясь только об одном — чтобы не пришла к ним беда. И дом его стороной обходили, ведь там жил «кривой колдун».
Но Урий был не только крив, он и богат. И опасен. Маг, служивший темному цеху, он творил в своем небольшом доме заклинания и магические побрякушки, о которых Рэми даже знать хотел.
Он и быть тут не хотел, но Гаарс, глава рода, не оставил выбора. Рэми — сильный маг и должен уметь справляться со своим даром. Как не справлялись высшие маги даже под присмотром лучших учителей — знали все. Рэми и сам видел: выжженные, годами неспособные оправиться леса, пожары, что могли успокоить только такие же высшие, чуть светившийся синий туман по ночам, в который входить было опасно…
Рэми не имел права срываться. Значит, должен быть послушен учителю, способному его сдерживать. Урию. И главе рода не откажешь — магия связи не позволит.
И потому пару дней в седмицу Рэми проводил здесь, исполняя поручения Урия. Благо, что поручения тягостными не были да и учителем Урий оказался неплохим — внимательным и вдумчивым. Вкрадчивым. Которому так сложно было доверять, хоть и знал Урий о Рэми больше, чем, пожалуй, даже глава его рода.
— Хорошо работаешь, мальчик, — сказал колдун, повертев один из законченных амулетов. — Такие амулеты, пожалуй, у меня с руками оторвут…
Рэми посмотрел на учителя искоса, гадая, вправду тот доволен или просто издевается? Или же не понял?