Арман улыбнулся, почувствовав, что забавлять двор слухами будет не только он. И в самом деле: Астэл вздрогнул, сразу перестав плакать. Потом выскользнул из объятий Кадма, отошел на шаг, опустив голову, и прошептал:
— Тогда ты тоже плохой. Ты не понимаешь.
— Я понимаю, — вмешался Миранис. — И я никогда не бил своего хариба.
«Зато бил других», — мстительно подумал Арман. Но надеялся, что Миранис, наконец-то, прекратит это представление. И в самом деле: Мир, мило улыбаясь, поманил пальцем Астэла и ласково сказал:
— Иди ко мне, дитя, — и, когда Астэл беспечно подошел, дотронулся его лба, и подхватил у самой земли мгновенно заснувшего маленького мага. Арман облегченно выдохнул: давно следовало.
— Позаботься о нем, — приказал Мир Кадму, и мило улыбнулся ожидавшему в напряжении посольству:
— Простите нас, высшие маги это наше сокровище, потому, пожалуй, мы их балуем больше, чем они заслуживают.
— Пусть вернет мой амулет, — прошипел Арман, когда Кадм проносил мимо него спящего Астэла.
— Захочет — вернет, — холодно ответил Кадм.
Арман знал, что не захочет, и сгорал от бессильной злости. Он вдруг понял, что маленький мальчик с горящим силой взглядом оказался все же сильнее. Но восстанавливать раны Нара не спешил, вместо этого отдал еще пару приказов дозорным и пошел напиться, один. Было почему-то стыдно. И горько. И звучал в ушах мальчишеский голос: «Ты не заслуживаешь!»
Эрр бы не одобрил. Эрр бы отреагировал как и Астэл. Но Эрра давно уже нет.
И Арман в который раз с удовольствием вспомнил, что через несколько дней он сможет выпороть ту гадалку. Ведь предсказание ее не исполнится. Увы, не исполнится.
Но все равно почему-то стояло перед глазами лицо Астэла… слишком глубоко капнул этот мальчишка ему в душу.
— Проклятие, — прохрипел Арман, разбивая о стену дорогую чашу. — Почему же ты… Нар!
Нар явился сразу. Сел напротив, как ему было и приказано, и безропотно опорожнил полную чашу вина. Арман не хотел пить в одиночестве.
Аланна летела по коридорам замка и не могла, да и не хотела унять бегущих по щекам слез. Почему вот так, ну почему?
Ты понимаешь, моя девочка, теперь ты все понимаешь, ты ведь мудрая, я знаю…
Она не хотела быть мудрой, не сейчас!
Многие хотят быть такими как мы, но на самом деле мы всего лишь марионетки в руках богов, мы слуги собственной власти, мы не можем делать то, что хотим, поступать как хотим, любить кого хотим…
Аланна вбежала в свои покои, и увидев ожидающего посреди комнаты жениха, бросилась к нему:
— Ты знал, знал!
— Скажи, что я знал? — тихо ответил Идэлан, сжимая ее в объятиях, лишая возможности двигаться.
— Ты знал, что повелитель… мой отец! Знал!
— Знал… — холодно подтвердил Идэлан, и Аланна слетела в крылья беспамятства.
Ярость. 10. Нар. Мольба
Кто бы знал моё одиночество?
Будь он проклят, этот самый талант,
сделавший меня несчастной...
Фаина Георгиевна Раневская
Окно поддалось не сразу, отворилось со скрипом и впустило горьковатый запах мороза. В этот день лило на дворе солнце, блестел под его лучами снег, но весь мир будто подернулся траурной пленкой. Лиину было худо. Очень худо. Пожалуй, так худо не было никогда. Его рвало уже который раз, хотя с самого утра в горло не лезло ни кусочка, а в ушах все стояло унылое, на одной ноте, завывание. И, хотя ему, наконец, разрешили уйти… завывание никуда не делось. И забыть о том, что происходило в подвале их дома, не удавалось…
Алкадий решил покормить свою лозу.
Началось все посреди глухой ночи. Алкадий ввалился в спальню Лиина, сдернул с него одеяло, улыбнулся недобро:
— Одевайся! Ты мне нужен. В подвале.
Нужен… еще и оделся так странно… туника вот светлая, красиво вышитая на рукавах, и пояс с золотым тиснением. Сонный и едва соображающий, что и к чему, Лиин выполз из теплой кровати, влез с холодную одежду, спустился в подвал, едва освещенный светом факела, с покрытыми ледяной вязью стенами, и застыл… девушка со спутанными волосами, в смятом нежно-голубом платье, сидела прямо на холодном полу и смотрела на них умоляющим, горящим ясным светом взглядом.
Девушка-маг, но на запястьях, как и Лиина, полыхали желтые татуировки, маг, которого не могло быть… рожанка. Наверняка, горячо любимая и желанная в семье, взгляд ошеломленный, как у кого-то, кто впервые в жизни столкнулся с чужой несправедливостью, да и платье красивое, дорогое, украшенное по подолу тонкой работы вышивкой.
Любимая дочь. Любимая жена. Та, для которой купили испытание в юношестве, она смотрела теперь непонимающим взглядом и пересохшими губами просила о пощаде.
Но щадить тут было некому.
— Дай это ей, — сказал Алкадий, протягивая Лиину чашу с каким-то приятно пахнущим зельем. — Магии тут нет, но будет легче.
Лиин чашу взял. Опустился перед девушкой на колени и ласково начал уговаривать ее выпить. Она пила, безропотно, давясь противным зельем, и продолжала смотреть умоляюще, а когда выпила, вновь попросила помочь, пощадить… кажется, что-то говорила о любящем муже, о ждущих ее детях, о богатых родителях, которые могли бы купить ее свободу золотом, много о чем говорила, но Лиин лишь дрожал от бессилия. Что теперь? Наплевать на приказ Зира, удрать к Арману и умолять все это закончить? Нельзя! И смотреть на нее, на ее мольбу нельзя!
— Подойди! — приказал Алкадий. — И помни, ты сам напросился мне в ученики.
Одно движение, и чаша разбилась на мелкие кусочки, а Лиин полетел к стенке. Щелкнули на руках, ногах, на шее браслеты, захолодила спину стена, и Лиин ошеломленно посмотрел на подходящего к нему учителя:
— За что? — тихо спросил он.
— Чтобы ты даже не думал вмешиваться. Потому что когда я тебя отпущу, будет поздно. Но я хочу, чтобы ты видел. И понял.
Он подошел к девушке, стал в шаге от нее, и в неясном свете факела его лицо показалось неожиданно бледным. Будто он сам чего-то боялся. Алкадий выпрямился, развел руки, шепча едва слышно какое-то странное заклинание, и вдруг вздрогнул, изошел мелкой дрожью, а на лбу его забилась мелко-мелко выступившая жилка.
Лиин хотел бы сам закричать, но крик не протиснулся через сдавленное горло: туника разорвалась на спине Алкадия, белая ткань вмиг пропиталась кровью, и из прорехи вылез такой невинный, такой нежный росток с острым, трогательным листиком и шевелящимися усиками… и с бусинкой крови. Росток сполз по позвоночнику мага, скользнул под руку, обвил пояс и повернулся в сторону что-то напевающей себе под нос девушки.
— Она твоя, — усмехнулся Алкадий и простонал сквозь зубы: алчущая крови лоза уже не церемонилась со своим носителем, выходила из него стремительно, жадно, с противным, таким громким чавканьем, пока не упала гибкой змеей на землю, свернувшись у ног Алкадия тугими витками.
И учитель выдохнул с облегчением, упал на колени, осторожно провел по гибкому стеблю узловатыми пальцами:
— Ешь, ешь, моя хорошая. Ты мне нужна сильной.
Вот она какая, Лоза Шерена. Лиин хотел бы отвернуться, но не мог. Хотел бы закрыть глаза, но не мог не смотреть.
Зеленой молнией бросилась лоза к девушке, обвила ее за шею, пощекотала усиками нежную щеку, сделала довольный виток вокруг пышной груди. И одурманенная зельем девушка засмеялась, как от щекотки, а лоза ее обняла за талию, скользнула по бедрам, новым витком — под коленями и мягко связала изящные щиколотки.
— Перестань, — хихикала счастливо жертва, а ствол лозы крепчал, из зеленого становясь коричневым, и стремительно росли на нем острые, с палец шипы. Лиин дернулся в кандалах, Алкадий горько улыбнулся, а лоза одним движением вонзила шипы в мягкую плоть жертвы.
И начался непрекращающийся тонкий крик… лоза довольно урчала, впитывала через шипы чужую магию, смешивалась кровь с грязью, отражала масляно блеск факела, и бедная девушка уже не кричала, хрипло стонала, сорвав горло в крике.