— Я видел Астэла, — сказал Нар, решив раскрыть перед телохранителем все карты. Иначе ему не поверят и не пропустят.
— Насколько я знаю, всего на миг, — насторожился Кадм. — Чего ты хочешь, хариб, от моего ученика?
— Ученика? — удивленно прошептал Нар. — Ты ведь знаешь, что он должен быть тебе кем-то большим, чем учеником. Да, я видел его всего мгновение, но это хватило, чтобы узнать. Я не понятия не имею, как он оказался в чужом теле, я не понимаю, зачем, но я узнал Рэми, телохранитель. И прошу, дай с ним поговорить. Ты же знаешь, меньше всего я хочу ему навредить.
— Но твой архан хочет.
— Мой архан тоже не хочет, — чуть смелее, чем следовало, ответил Нар. — Просто сам об этом еще не знает. Прошу, телохранитель! Я могу поклясться, если это поможет, что у меня никогда и в мыслях не было навредить Рэми. Что меньше всего на этом свете я хочу его смерти или того, чтобы Арман до него добрался.
— Пусть будет по-твоему, — прошептал слегка раздраженно Кадм. — Рэми отказывается со мной разговаривать после той стычки с Арманом, так что я тебе не помогу сейчас. Но если ты попробуешь закончить то, что начал Арман… умрете вы оба, и ты, и твой любимый архан!
— Да, телохранитель, — поклонился Нар и вошел в боковую дверь, в залитый ласковым светом обширный кабинет, где сидел за столом принц, погруженный в какие-то бумаги, а напротив него скучал на стуле, помахивая ногами, неугомонный Рэми.
Здесь было так тихо и спокойно: танцевали в солнечном свете пылинки, ласкали золотые отблески дубовые панели на стенах, спали на полках древние книги, удерживали толстые свитки с картами.
— Нар! — расцвел Рэми в улыбке, хотел соскочить со стула и броситься к гостю, но остановился, когда на его плечо легла, слегка сжимая, рука стоявшего рядом Тисмена. Телохранитель склонился к мальчику, что-то прошептал на ухо, показывая на Мира, и Рэми покраснел, опустив взгляд. Его явно попросили быть потише и не тревожить сосредоточенности наследника.
«Подойди», — мысленно приказал телохранитель, и его зеленые глаза блеснули предупреждающим холодом. А ведь еще совсем недавно все телохранители стояли и смотрели, как Арман издевается над Рэми, а теперь дружно решили его защищать?
Но раздражение пришло и растаяло, сам Нар растаял в этих широко раскрытых мальчишеских глазах, в искренней радостной улыбке, в свете раскрытой нараспашку невинной души, и понял вдруг, за что этого мальчонку так любили. Такой свет можно либо любить, либо яро ненавидеть, другого не дано. Опустившись на колени перед стулом Рэми, Нар постарался на миг забыть, что рядом принц, телохранители, и тихо попросил телохранителя: «Могу ли я поговорить только с ним? Я могу поклясться, что мои слова не причинят ему боли, а вам беспокойства».
Тисмен вопросительно посмотрел на Мираниса, скривил губы и кивнул. Но тотчас мысленно добавил: «Будь осторожен в словах, Нар».
Нар и сам собирался быть осторожным, менее всего в мире он хотел ранить этого мальчика.
Он вздохнул поглубже, положил руки на стул по обе стороны от Рэми, заглянул снизу вверх в широко распахнутые глаза юного мага и мысленно, стараясь насытить свой голос почтением и лаской, сказал:
«Я пришел к тебе, мой архан. Выслушай меня, свет души моей, пожалуйста!»
Рэми улыбнулся еще шире, аккуратно качнул обутыми в легкие ботиночки ногами, легко касаясь ступнями груди Нара, и ласково, аккуратно коснулся ладошками щек хариба, пытливо проникая с самую душу взглядом, пронзенным магией. Маленький архан.
И как только телохранители не видят? И не убежишь от этого взгляда. Не закроешься. Ему не соврешь. Его любовь побоишься предать, ибо она дает крылья, она же швыряет о землю с оглушительной высоты. Рэми и сам не знал, как невинен… и как опасен одновременно.
«Тебе больше не больно? — мягко спросил он. — Арман не должен был!»
Нар на миг отвел взгляд, посмотрел на книжную полку над Рэми, на аккуратно поставленные толстые томики, в которых, наверное, было так много мудрых слов… Нару как раз этого сейчас и не хватало: мудрости. Ведь иначе как мудростью этого юного мага не проймешь.
«Я был виноват, мой архан, Арман всего лишь меня наказал».
«Ты страдал слишком долго, — уже гораздо серьезнее ответил Рэми. — Я знаю. Я чувствовал».
«Только это чувствуешь? — ответил Нар, кутаясь в теплоту магического взгляда. — Арман очень сильно устает в дозоре и всегда старается использовать для отдыха каждый свободный от работы миг. Когда я лежал в своей комнате и боролся с болью, мой архан, несмотря на страшную усталость, не спал всю ночь. Я слышал, как он ходил от стенки к стенке, как загнанный зверь, слышал, как он хотел это прекратить, но гордость не позволяла. И непонимание. Мой архан, он думает, что его предал. И потому до сих пор не может меня простить окончательно».
«Но ты не умеешь предавать», — улыбнулся Рэми, и с пальцев его полился мягкий свет, а на душе вдруг стало тепло и спокойно, как редко бывало ранее. Но Нар лишь вздохнул, решительно поймал детские запястья, и отвел детские ладошки от своего лица. И сказал:
«Ты думаешь, что боль это что-то страшное, мой архан. Но моя боль ничто по сравнению с тем, что чувствует сейчас Арман. Он не понимает ни тебя, ни меня, но его ли это вина? Его мир — это мир придворных интриг, заговоров и недомолвок, это мир где многое продается и многое можно купить, слишком многое. Мир, в котором сегодня улыбаются, а завтра, с той же улыбкой, всадят нож в спину. В этом мире надо кому-то верить, хоть кому-то. Каждый архан верит своему харибу. И Арман тоже хочет мне верить, а я нарушил его приказ. Встал открыто против него на глазах у телохранителей и наследного принца. Другим бы Арман этого не простил».
«Тогда почему ты?» — широко раскрыл глаза Рэми. И солнечный свет растворился с них, делая их синь теплой и ласковой.
«Потому что я знаю кто ты», — прямо ответил Нар, и Рэми моргнул, раз, другой, покраснел сильно, сложил на коленях ладошки и набрал в пальцы мягкой ткани туники, а глаза его наполнились вдруг слезами. Тисмен всполошился было, но успокоился, когда Рэми вслух прошептал, что его вовсе никто не обижает… и это совсем не то… и он очень хочет поговорить с Наром вот так, будто других тут и не было.
«А он? Он знает?» — спросил Рэми.
Нар вновь вздохнул. Вновь уставился в панель за спиной Рэми, в которой вдруг увидел свое размытое отражение, вновь попытался сложить мысли в красивую вязь слов. Удавалось с трудом. Ведь раньше ему никогда не приходилось с кем-то говорить вот так… начистоту.
«Ты ведь умеешь любить, как никто другой, — ответил Нар, стараясь поймать потухший было взгляд ребенка. — Знаешь, что любовь может подарить как боль, так и муку. Арману она подарила столько боли, что ее пришлось гасить магией. Ни ты, ни я не можем его винить за то, что в глубине души он боится пройти через это еще раз. Разве его в этом вина? Он сильный, да, но у каждого сильного человека есть рана, которой он боится касаться. Ты — его рана».
«Я хочу излечить его раны, я могу», — ответил Рэми, и голос его бил по сердцу грустью. Но Нар теперь не мог быть слабым. Не имел права.
«Знаю, мой маленький архан, — улыбнулся он. — Знаю. Мы все это знаем. Просто не спеши, прошу. И прошу, отдай амулет. Он не только защита Армана, он его сила. И он ему очень дорог, и ты прекрасно знаешь, почему. Отдай, мой архан, не оставляй его без своей защиты. Она ему сейчас нужна как никогда, ведь Арман стоит между Миранисом и очень сильным магом. И я знаю, что сколько бы ты на него не злился, ты не хочешь, чтобы он погиб, правда? Иначе бы Аши от твоего имени его не спасал. Ты ведь знаешь, что Аши его спасал все это время, любой ценой, знаешь, правда?»
Рэми прикусил губу и задумался, по щеке его пробежала слеза, скрылась в вороте туники, но глаза не загорелись магией, потому ни Тисмен, ни временами поглядывающий на них Мир не вмешались. И хорошо, что не вмешались. А, может, и не совсем. Если бы Миранис знал, кем на самом деле был Рэми, может, он вел себя совсем по-другому. И заставил бы Армана увидеть. Может да, а может и нет. Нар не мог рисковать.