«Он тебе не принадлежит, — прошипел Арман. — Я не отдам его даже Миру!»
«Даже принцу, — в глазах Кадма засверкали смешинки. — Делить твоего мальчишку мы потом будем. Ты же сам понимаешь, что натворил в том парке? Понимаешь, что его сломал? Ведь он высший маг, целитель, сам знаешь, а ты по его любимой мозоли, да со всего маху. Ай, яй, так ошибиться. И не стыдно, чистый и всегда правый Арман?»
Арман, увы, очень хорошо знал. И морозный воздух вдруг стал спертым, а падающий снег слился в одно серое марево. А телохранитель невозмутимо продолжал:
«Понимаешь, что сначала его надо привести в чувство? И тут наши с тобой цели совпадают? Так что, друг мой, кончай артачиться и делай то, что я тебе говорю. Или ты забыл, что только я вам теперь могу устроить встречу? И без меня ты к Рэми даже не подойдешь?»
«Ты прекрасно знаешь, что подойду, — выдавил из себя Арман. — Теперь все изменилось».
«Ну да, ну да, Арман, — усмехнулся Кадм. — Но если ты сейчас откажешься подчиниться, пойти к Миру и объясниться тебе не удастся, я не позволю. И никакая магия зова тебе не поможет, я ее не пропущу. А пока ты будешь бегать по жрецам и рассказывать что и как, пока будешь добиваться аудиенции повелителя, доказывать, почему ты имеешь на него право, мальчик может уйти так далеко, откуда и тебе его будет не достать. Потому будь послушным лапочкой. А когда Рэми очнется, мы поговорим еще раз. А пока… давай сделаем так, чтобы он очнулся?»
— Как прикажешь, телохранитель, — сказал вслух Арман и склонил перед Кадром голову.
Временами лучше смириться сейчас, чтобы выиграть в будущем. Да и Кадма можно было обвинить в чем угодно, но… он никогда не врал. Не видел в этом необходимости.
И чтобы Мир и его телохранители ни делали, сегодня же Арман соберет совет рода, и окружит женщин и Рэми такой охраной, что никто через нее не пробьется. Он не защитил их, когда был мальчишкой, но теперь все изменилось. Теперь за его спиной верный отряд и не менее верный совет рода. И даже принц и повелитель не смогут протянуть лапы ни к чему, что принадлежит только Арману: к его семье.
— Хороший мальчик, пойдешь со мной, — добро так улыбнулся Кадм и, ведя на поводу Искру, двинулся к кляксе перехода. И когда только успел этот переход создать?
Огнистый дернулся недовольно, но успокоенный хозяином, подчинился, пошел следом за телохранителем, недовольно стегая ушами. Грыз душу и горло мороз, дрожала сидевшая за спиной Ли, спокойно и уверенно направили в переход коней подоспевшие дозорные.
Эти за старшим и в огонь и в воду.
Арман послал зов Захарию, и накрыл ладонь Ли своею, успокаивая. Искра вошел в переход, раскинулось вокруг бездонное небо. Ли за спиной испуганно ахнула, мигнуло все вокруг, заиграл свет фонарей на расчищенных дорожках, и копыта Искры ударили в замерший до каменной твердости песок. Замок повелителя, вылетевший вдруг из сполохов снега, навис над ними переплетением арок, блеском окон и звездочками фонарей, вокруг, укутавшись в снежно-огнистую шаль, спал магический парк. Завораживающее зрелище. Наверное.
Ли опять ахнула за спиной, явно пораженная, даже бояться забыла, и доверчиво пошла на руки одного из дозорных, что поспешил помочь ей спешиться.
— Под арест его, — кивнул на Гаарса Кадм. И зачем Гаарс телохранителю только нужен? — И не кривись, некогда мне с тобой сейчас играться, завтра уже. Арман, избавься от женщин и своего чудо-коня, пойдешь со мной. Остальные свободны.
Арман кивнул вышедшему из тени Нару и передал ему Лию:
— Позаботься о ней и о моей… Астрид. Смотри, чтобы они не сбежали и чтобы ни с кем не разговаривали, даже между собой.
Снег шел и шел, раздирая душевные раны и будто о чем-то напоминая. Таял в волосах Нара, и Арман вдруг вспомнил ту ночь, когда увидел хариба в первый раз: лунную, летнюю, теплую. А Нар улыбнулся вдруг и прошептал:
— Мой архан, — он коснулся на миг руки Армана, и в глазах его загорелось сочувствие и понимание. — Ни о чем не беспокойся, я сделаю все, как ты прикажешь.
Сделаешь… уже сделал… и Арман сглотнул горький глоток, поняв, как сложно теперь ему будет… просто объясниться… даже с Наром сложно, а с Рэми? Как просить у них прощения, если Арман сам себя не мог простить? Подобное не прощается…
Он спешился и, прежде чем присоединиться к ждущему на ступеньках Кадму, положил на миг руку на плечо Нара и выдавил:
— Спасибо. Ты прав. Видят боги, как я уже жалею.
— Мой архан, — тихо ответил Нар. — Не трави виной душу. Ты теперь ему нужен сильным. Нам всем нужен. Иди… иди. Мы будем вас ждать.
Они стояли рядом, плечо к плечу и молчали. Да и нужны были слова? Нар с Арманом так давно, он отражение души, тень, самый верный друг. И все понимает без слов. Как Арман мог хоть на миг об этом забыть? Усомниться?
И теперь ведь не злиться, нет. Не обижается. Смотрит открыто, лучит успокаивающее сочувствие.
«Ты теперь ему нужен сильным». Арман не знал, нужен ли. Его душили гнев и чувство вины, но не было внутри главного, того, что должно быть: той испепеляющей любви и нежности, которые он испытывал когда-то. Их тщательно заперли виссавийцы и жрецы смерти, оплели тугой сетью заклинаний и только раз в году…
В день первого снега…
Арман посмотрел в сыпавшее снегом небо и взмолился. Боги, как убедить высшего мага, что ты искренен, если сам этой искренности не чувствуешь? Да и… все они изменились с тех пор. Выросли. И Арман, сказать по правде, не совсем знал, что он будет делать, когда его увидит…
Как же это, оказывается, страшно, когда исполняются сокровенные мечты, в которых даже себе признаться боялся. Когда сны становятся явью…
Арман ведь видел его во сне так часто… во сне Эрр тоже взрослел… но никогда не показывал своего лица. Стоял перед Арманом, опустив голову, скрываясь за шелком волос. И там, во сне, Арману так хотелось протянуть руку, откинуть волосы от его лица, увидеть, каким он должен был вырасти, должен был, но не… почему, боги? Почему вы так насмехаетесь-то?
И почему в душе расцветает ярко-алым цветком чувство, которое Арману раньше не было знакомо… страх. Окрашенный ярко-алой виной…
— Ты справишься, мой архан, — одними губами прошептал Нар, и Арман нервно улыбнулся. Посмотрел на стоявшую рядом с Наром Лилиану и впервые на ее красивом лице прочитал не страх, лишь странное любопытство… и… что такого излучает теперь Арман, что она ему так безоговорочно поверила?
А Ли вдруг сорвалась с места, бросилась Арману в объятия и прижалась щекой к его плечу… Глупая девчонка. Надо отучить ее быть такой доверчивой, при дворе это может им всем дорого стоить.
— Я верю тебе, — прошептала Ли. — Верю. Верю, что ты хочешь помочь…
Помочь ли? До сих пор он все портил!
— Арман! — нетерпеливо позвал Кадм. — Хорош прощаться, не на казнь идешь. Не волнуйтесь, ребятушки… через несколько дней вы его получите обратно.
Армана насторожило на миг это «через несколько дней», но Кадм прав, лучше не медлить. Да и душа рвалась в замок, туда, где Арман мог увидеть его, убедиться, что он еще жив, попытаться исправить… Нетерпение сжигало душу, тянуло вперед, в благодатное тепло коридоров, в знакомый перелив света светильников, в зеркальную залу, где он так часто тренировался со своими дозорными. И тут Кадм его оставил одного…
Отдавались в тишине нетерпеливые шаги, поскрипывали под Арманом половицы, отражался свет от хрусталя огромной люстры, и в бесконечных зеркалах отражался Арман, Арман и еще раз Арман. Бледное лицо, сжатые до скрежета зубы, резкие, нетерпеливые движения, надоедливая белизна одежд. Арман бы многое дал, чтобы теперь не ждать. Чтобы стать зверем, броситься в плен бешеного бега, выйти в город и познать вкус настоящей, на жизнь и смерть, драки! Чтобы стереть со своего лица эту проклятую рассеянность!
Как он теперь понимал Мираниса! Понимал, почему этот замок казался принцу клеткой! Понимал, как здесь не хватало простора и воздуха, воздуха! И как могло сжигать душу это отвратное нетерпение… смешанное со жгучим страхом, что он не справится… не может справиться… он никогда не умел разговаривать с высшими магами, а с братом… с братом ему помогало разговаривать сердце… которое теперь молчало, скованное магией.