— Почему ты плачешь? Еще больно? — спросил Эрр миг раньше, чем задохнулся в объятиях Армана. И все вокруг закрутилось, сосредоточилось только на одной мысли. Жив, спасибо вам боги, что он жив! Жив!
— Где ты был, глупый мальчишка? — выдохнул Арман. — Почему сбежал? Разве ты не самое дорогое, что у меня есть?
— Я думал, что ты… что ты мертв… — шептал ему на ухо Эрр. — Я так боялся…
— Чего ты боялся, маленькое чудовище?
Эрр вздрогнул, и Арман вдруг понял, что брат опять плачет. Горько, безумно, изливает в его объятиях страх и обиду. Потом, потом Арман поймет откуда это, потом… а пока он просто сжимал Эрра сильнее, даруя ему свою силу. Как в детстве… в далеком детстве, куда им обоим нет дороги.
«Арман, очнись. Я понимаю, что он и таким тебе хорош, но он не может все время оставаться ребенком, нам надо вернуть взрослого Рэми, попроси. Он для тебя сделает все».
— Я не дам тебя в обиду, ты же знаешь? — тихо спросил Арман. — Знаешь, так почему боишься и плачешь? Почему убегаешь?
— Он сказал, что убьет всех, кто мне дорог, если я… но я не хочу, не хочу к нему, слышишь! — выдавливал из себя Эрр. — А потом… потом ты… я потерял тебя! Я боялся, что мама… Лия… все из-за меня!
— Понимаю, — Арман и в самом деле начинал понимать. Ведь только один человек мог… — Это был Элизар, да?
Вздрогнул рядом Кадм, повеяло бедой, и молчание Эрра сказало Арману все. Подавив в себе черный гнев, Арман мягко отстранил от себя брата, заглянул во влажные от слез глаза и сказал:
— Мы теперь взрослые и можем этому противостоять. Оба. Твой дар огромен, наш род силен, мы сумеем тебя защитить даже от него. Но ты должен стать тем, кем ты являешься… взрослым. Не бойся. Не смей бояться! Я рядом, Лия рядом, мама рядом, мы тебе поможем!
— И Мир? — тихо спросил Эрр. Арман сжал зубы, но все же подтвердил, встретившись с насмешливым взглядом Кадма:
— И Мир… наверное.
— Но ты… — Эрр сжался весь вдруг, сник как-то. — Я вырос плохим, правда? Потому ты… ты меня… ненавидишь… взрослого? Я буду хорошим, я постараюсь… исправиться… не злись, пожалуйста.
Арман вздрогнул, вздохнул поглубже, забив внутри огонь вины, и опустил щиты, обнажая душу:
— Ты вырос прекрасным человеком, мой брат. Это я… я тебя подвел.
Правда, боги, какая горькая правда. И как стыдно-то и больно от собственного стыда. А Эрр вновь посмотрел открыто, ласково, коснулся щеки Армана и сказал:
— Я… я… понимаю, — и вновь чуть было не начал исцелять… но Арман поймал его ладонь, отвел от своей щеки и сказал:
— Не надо, Эрр. Я понимаю, ты хочешь помочь, но я уже взрослый. И достаточно сильный. Я заплачу за свои ошибки, я буду помнить, что я сделал. А это чувство вины будет моим наказанием. И моей памятью, что я тебе не поверил.
— Ар… но зачем?
— Потому что я так хочу, мое маленькое чудовище, — улыбнулся Арман, вновь обнимая Эрра. — Как жаль, что не могу натешиться тобой таким, какой ты сейчас… как жаль, что потерял столько лет, не видел, как ты рос. Как жаль, что не мог быть рядом, когда был так тебе нужен. Прости. А ты, ты всегда был рядом, мой глупыш, я просто не замечал. Я тоже глупый, да…
— А-а-ар… — прошептало Арману на ухо маленькое чудовище, разливая по душе теплую нежность. Как же хочется его защитить… эту улыбку. Эту невинность широко распахнутых глаз. Это глупое желание всех понять, всех простить, всем помочь…
А ведь Рэми не совсем и изменился… или совсем не изменился. Просто не смог пробиться через цинизм Армана.
— Ты и твой драгоценный Аши…
— Береги Аши, — тихо сказал Эрр, — он хороший.
— Я знаю. Другому бы ты не поверил, правда? Ты опять меня забудешь?
— Прости… Ви говорит, что еще рано. Он должен сам...
— Хорошо. Не бойся, малыш, мы со всем справимся. Вместе. Я сделаю для тебя все, ты же знаешь?
— Знаю… — прошептал Эрр, сам кутая Армана в щиты и чуть ревниво поглядывая на Кадма. Глупыш же...
Эрр коснулся амулета, и магическая вещичка отозвалась ласковым теплом. Отстранился, улыбнулся горько, печально, и за спиной его сгустился, стал плотным синий туман. Эрр все так же отходил, все так же улыбался, плескалось в его глазах синее пламя, а туман стекал на пол мягким потоком, обнажая его другое тело… сильное, взрослое так знакомое Арману…
Но сейчас он не отпускал взглядом мальчишеский взгляд, ведь душа брата, пусть даже часть его души, была теперь тут… а там... там пока не было ничего.
Эрр остановился, по щеке его скатилась слеза, но глаза все так же мягко улыбались. И потухло в них вдруг пламя, будто его водой окатили, и веки его опустились, и Астэл бы упал, но Кадм был быстрее: подхватил мальчика, уложил его аккуратно на полу и повернулся туда, где дышал тяжело, судорожно… Рэми.
Забыв об Астэле, Арман бросился к Рэми и отшатнулся: брат медленно открывал глаза, но в этом взгляде не было жизни, лишь ошеломляющая, такая знакомая пустота…
— Что же я наделал… — прохрипел Арман, понимая, что ничего уже не изменишь. Он видел сорвавшихся высших магов, знал, что с ним делают телохранители, знал, что ничего не исправить… и Эрр умрет… из-за тупости Армана!
— Да и в самом деле? — сказал оказавшийся рядом Кадм. — Дурак ты, Арман. Собственного брата, высшего мага, целителя, до такого довел. Теперь понятно, почему твои слова так его ударили… он ведь тебя, дурака, подсознательно любит, ценит, слушает. А ты… так некрасиво. Но раз нашего Рэми мы вернуть не можем, думаю, и тебе тут делать нечего.
Арман и понять не успел, что произошло: Кадм был слишком быстрым. Ужалило болью шею: телохранитель сорвал с него амулет. Мелькнул в зеркалах клинок, пронзило огнем спину, и из груди вдруг показалось на миг такое на удивление чистое, блестящее острие… И исчезло, когда Кадм выдернул клинок. Какая честь, коварные боги. Телохранитель изволил его убить собственным клинком…
Не веря, не осмеливаясь поверить, Арман упал на колени, зажимая рану, лениво удивляясь отсутствию боли и расплывающемуся по животу и спине влажному теплу… кровь струилась по белоснежным одеждам, пачкала идеально чистый пол, переливался в хрустальном звоне едва слышный плач замка. Арман захрипел, давясь кровью, понимая, что осталось не так и много, прикоснулся испачканной ладонью щеки брата, прошептал то, что должен был сказать уже давно:
— Да, я дурак. Ты не виноват. Ни в чем не виноват. Это я виноват… я был слеп… не понимал... прости, Рэми, прости… и очнись… ты должен жить… мое глупое чудовище. Слышишь? Живи несмотря ни на что… и как хорошо, что ты меня не помнишь… не вспоминай, незачем помнить…
И закашлялся кровью. Силы покидали его, зеркала расплывались перед глазами, ударил за спиной крыльями подоспевший Айдэ. Затих в страхе замок, будто и сам умер, а в глазах Рэми появился вдруг смысл. Или просто показалось. Дайте боги, чтобы не показалось!
Арман упал на спину, стараясь не пачкать брата собственной кровью, вновь захлебнулся и лениво удивился, что его кто-то перевернул на бок, чтобы он смог дышать. Неужели Кадм? Зачем?
— Арман? — догнал на грани сознания знакомый и теперь ставший вдруг таким родным голос. — Очнись, Арман? Ты… что же ты! Да помоги же!
— Я не умею исцелять, — ответил кто-то другой, — так что давай ты…
И Арман выгнулся от боли, а в рану его влилась белоснежная сила. Белоснежная? Боги, откуда?
***
Тихо, как же тихо… отражается в подвесках люстры золотой свет, струится по расписанному потолку. Холодит спину пол… и кто-то стоит рядом на коленях, назойливо зовет по имени, бьет тыльной стороной ладони по щекам, а в темных, родных глазах горит страх и беспокойство.
— Рэми? — тихо спросил Арман, глазам своим не поверив. — Ты очнулся? Я рад…
— Рад он! — разозлился Рэми. — Чуть кровью своей не захлебнулся и рад? Да как ты смел?
И раньше, чем Арман успел и слово сказать, бросился на стоявшего рядом телохранителя. Ахнув от ужаса, Арман попытался встать, но вновь упал. Кадм лишь усмехнулся и невидимым почти ударом остановил атаку. Рэми осел на пол, вновь в беспамятстве, но осел мягко, будто поддерживаемый невидимыми руками.