Кадм побледнел как-то и прошипел:
— Не шути так!
— А кто сказал, что я шучу? — совсем недобро усмехнулся Тисмен и провел ладонью над воротником Кадма. Мохнатая сороконожка послушно вползла на пальцы, а увидевший ее Кадм побледнел еще больше. — Ты ведь даже не почувствовал, как она тебя ужалила? А ужалила уже, и яд ее гораздо более болезнен, чем яд сирила. При том, что Арман спит… а ты… ты будешь бодрствовать каждое мгновение… не беспокойся, я ликвидирую яд до посвящения. А принцу скажу, что теперь мы с Лерином подежурим, а ты слегка отдохнешь. Устал же ты, бедняжка, после ночи дежурства и драки с Алкадием.
Кадм упал на колени, схватился за горло, теряя воздух, пытался что-то сказать, но слова застывали на губах кровавой пленкой. А Тисмен опустился перед другом на корточки и сказал:
— Запомни. Никогда. Не трогай. Моих вещей. Без моего разрешения. И не пытайся позвать хариба. Магию этот яд тоже блокирует отменно. Отдыхай, друг мой, ты заслужил.
Отвернулся, не обратив внимание, как упало на ковер что-то тяжелое. Вылечил свою руку и вышел, впервые с момента смерти сирила почувствовав облегчение.
15. Рэми. Золотая клетка
Благими намерениями вымощена дорога в ад.
Как же холодно в этих пещерах…
Варнас облегченно выдохнул, оторвавшись от магического ока. Он не столько жалел гордого Рэми, сколько не хотел терять. Устроившись на троне, младший бог восстанавливал потерянные на око силы. Присутствия сестры, которая в последнее время здесь была чаще, чем у себя в храме, он уже не замечал.
— Это последний раз, когда я тебе помогаю, — сказала Виссавия, — когда я исправляю твои ошибки. Рэми мне нужен в своем уме, и я очень надеюсь, что ты это понимаешь…
— Он и мне таким нужен, — не в силах спорить, выдохнул Марнис.
— Я уже говорила и повторюсь — ты многого не понимаешь. Мои дети… они не кассийцы, они думают иначе, они и живут иначе. Ты не знаешь Рэми, как не знал когда-то Акима. Думаешь, ты выиграл? Посмотри на них, на телохранителей принца. Каждый из них получает силу одиннадцати. Тисмен — зеленый телохранитель. Травник. Лерин — чистый маг. Белый. Кадм — воин, коричневый. Боевая магия, оружие… И ни на одним из них уже не властны боги. Целитель судеб, наделенный сердцем виссавийца… это уже опасность не только для людей, для богов!
— Не посмеешь!
— Это ты посмел, не я! Ты подверг опасности род повелителя, вернув им целителя судеб. Как только он станет телохранителем, он выйдет из-под твоей власти. И, самое смешное, ты сам это сделал. Ты, не я, уговорил когда-то Радона позволить виссавийцу принять в себя душу его сына.
— Ты ошибаешься. Я не хочу, чтобы Рэми стал телохранителем Мираниса. Мне надо только одно — возвысить его до Аланны. С Миранисом он не останется!
— До сих пор не понял, — засмеялась сестра. — Мне нужен Рэми. Нужен с расцветшей в нем силой целителя судеб. А это возможно только после привязки с Миранисом. Только тогда он сможет в полной мере вынести мощь Аши, не раньше. Только тогда он сможет сам лечить судьбы… не как Аши. Не справедливостью. Милосердием.
— Ты убьешь его… — устрашился Марнис. — Ни один человек не может вынести этой ноши.
— Я спасу его. И не только его. И он справится… люди гораздо сильнее, чем ты думаешь, брат. Чем все вы думаете.
И пропала. Наконец-то. Только ведь совсем не было легче…
Ночь текла за огромным, во всю стену, окном, то и дело подметала стекло ворохом снежинок. Рэми сидел в кресле, укутанный густым полумраком и лениво любовался на раскинувшийся под ногами магический парк. Гасли одна за другой звезды, становились менее яркими пятна фонарей, укутанные вуалью снега. Временами бесшумно, подобно осторожному зверю, появлялся Тисмен, и некоторое время стоял рядом, внимательно изучая, мешая любоваться на игру снежинок.
Рэми не раздражался. Не дерзил… Зачем? Он покачивался на ласковых волнах, и весь мир был где-то далеко и неважен. Совсем. А Тисмен вдруг вновь оказался перед креслом, подал наполненную зельем чашу. И так же равнодушно Рэми выпил густую горечь до дна, до последней капли, не почувствовав вкуса.
— Чем ты его поишь? — спросил кто-то за креслом, и в голосе спрашивающего Рэми вдруг узнал Мира. И все равно покой тек через душу ровным потоком, хотя где-то глубоко внутри ударила едва слышным колокольчиком тревога… Мир… подойди, Мир… и не подходи. Рэми и сам не знал, чего хотел.