Будто почувствовав, что на него смотрят, Эрр обернулся. Увидел Армана и насторожился:
— Ты как? — спросил он.
— Жить буду, — усмехнулся Арман, и его скрутило от боли. Раньше, чем он успел опомнится, его вырвало на чистый пол залы. Кажется кровью. И тут же Эрр оказался рядом, подставил плечо, сказал:
— Лечь тебе надо, старшой. И целителей позвать.
— Успеется. Разрешите нам удалиться, мой повелитель, — и, дождавшись, пока Деммид кивнул, слабо улыбнулся Эрру. — Поможешь мне?
Унизительно и совсем не хочется просить, но, кажется, сам он больше не дойдет… а на телохранителей лучше не полагаться никому из них. Да и Рэми может воспротивиться и не пойти… а если надо кому помочь, пойдет непременно… сложно его называть этим именем… Рэми.
— Меня просишь? — слегка удивился Рэми. — А ведь ты убить меня хотел, помнишь…
— Помню…
И перед тем, как его вырвало снова, вспомнилась вдруг так некстати та гадалка. И стало стыдно. Она ведь права была… Арман был не прав. Но поздно уже горевать. Эрр молча перекинул руку Арману через плечо и помог встать. И даже уверенно приказал замку их выпустить. Так естественно, будто всю жизнь приказывал. И замок подчинился.
А там, за дверями залы не было того знакомого коридора. Не было Мираниса и его телохранителей, с которыми теперь разговаривать было опасно. Не сейчас, сейчас надо избавиться от этой проклятой слабости и яда в крови. Там была затемненная приемная Армана с двумя рядами скамей вдоль стен, застывшими у дверей дозорными… и внушительного роста, широкоплечим, светловолосым Захарием.
Единственным из рода, кому Арман доверял как себе.
— Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть! — устало сказал Арман, когда Захарий помог Рэми усадить его на скамью.
— И потому вылез из кровати. А виссавийцы пророчили тебе спать еще два дня.
— Нет у меня этих двух дней, — скривился Арман и сказал, схватив Захария за руку. — Это важно. Совет созван?
— Да, Арман, — сразу же стал серьезным Захарий. — Ждем, пока тебе станет лучше.
— Хорошо. Пусть ждут и даже не думают разъезжаться.
— Что случилось, Арман? С чего это ты вдруг перестал доверять повелителю и его людям и обращаешься за помощью к совету рода? Я все для тебя сделаю, все мы сделаем, но ты должен сказать, что происходит.
«Посмотри на него! — мысленно ответил Арман. — Посмотри на этого юношу, что пришел со мной».
Захарий посмотрел сначала на Рэми, потом на его желтые татуировки и язвительно усмехнулся: «С каких это пор ты покровительствуешь рожанам, Арман? Но если ты хочешь, я найду ему теплое и незаметное местечко…»
«Ты не понимаешь. Этот юноша — мой брат. И ты знаешь, что это значит».
Захарий знал. И в глазах его мелькнула опасная смесь недоумения… и страха. Он так же не знал, что делать с этим «сокровищем». Зато Арман уже давно знал. И давно решил.
«Спрячешь его в своем городе и никого к нему не подпустишь, даже телохранителей повелителя и Мираниса. Если надо, опустишь над городом полог, но он не может им достаться. Ты ведь понимаешь, почему?»
«Очень даже хорошо понимаю. Боги, Арман… я долго его не удержу».
«Долго и не надо», — устало ответил старшой, и уже вслух добавил, гораздо мягче:
— Рэми… ты пойдешь с этим человеком.
И сразу же глаза Рэми зажглись гневом и упрямством. Ожидаемо. Как жаль, что теперь нет сил с ним бороться.
— Кто тебе сказал, что я пойду, — вскинул подбородок брат. — Ты кто такой, чтобы мне приказывать?
Арман облизал пересохшие губы: боги, почему все так сложно-то?
— Я тебе все объясню, когда мне станет лучше, обещаю. Не приказываю, прошу. Поверь мне. Дай мне день.
— Виссавийцы сказали, два дня, — сказал Рэми, окинув Армана внимательным взглядом. Умный… он всегда был умным… — Я даю тебе три. Если не придешь на закате третьего, сам знаешь, меня никто не удержит. Не торопись и выздоравливай, старшой. Силы тебе понадобятся.
— Ой не сомневаюсь, — прошептал Арман, глядя в спину уходящему брату. И сразу же перед глазами потемнело… и мир рухнул в темную пропасть.
Эпилог
То, что для гусеницы — конец света, для бабочки — день рождения.
Во всем этом нет смысла. Никакого.
Мороз бодрил, внутри разинула пасть пустота. Эта ночь была слишком насыщенной, и все эмоции, все чувства сейчас канули в реку покоя. Сейчас он не чувствовал ничего, не хотел чувствовать.