— Кого? — выдохнул я.
— Алкадий всегда был любимчиком Шерена. Если мы пошли в услужение за силу, то Алкадий нашего господина прям обожал. Еще бы… Шерен был единственным, кто терпел рядом с собой редкую тварь — магического упыря.
— Не понимаю…
— Обычный упырь пьет кровь. Алкадий пьет магическую силу. За одну ночь наш миловидный дружок мог сожрать пару магов, да так, что от них только высохшие оболочки оставались. Шерен ему лишь потакал. Демону всегда нравились твари, а Алкадий и есть самая настоящая тварь — человеческого в нем мало. Когда умер демон, Алкадий куда-то пропал… да мы и не пожалели.
— С чего ты взял, что это он?
— Да он сам сказал, служить себе заставил. Этот сукин сын сумел каким-то образом использовать силу лозы и вбирать в себя через нас силу жертв, как вбирал когда-то Шерен. Только Шерен что-то и взамен давал. Алкадий на такие мелочи внимания не обращает, он только приказывает и нас использует, как марионеток. Знает, что мы подчинимся, никуда не денемся. Но ты, ты дело другое, — он внезапно вцепился мне в руку, да так сильно, что активизировались мои знаки рода и пришлось тушить поднявшуюся на защиту силу... — Я ведь, пока высшим магом был, будущее видел. И когда случайно тебя на улице встретил, понял — ты нас и погубишь.
— И ничего не сделал?
— А ты решил, что я хочу жить?
— Но погубил моего брата...
— Твой брат сам напросился... Когда стало совсем плохо, я начал тебя искать... а как узнал, что ты — в доме забвения, а брат твой упивается... решил шанс использовать. Лоза как раз одного из носителей выжрала, так я ей дал другого.
— Из-за меня? Из-за меня ты сделал Жерла носителем?
— Не, оборотень, я тебя спас... И его спас. Сдох бы твой братишка в ближайшей таверне, если бы не я. А теперь слушай, повторять не стану...»
Костер швырял в темноту алые искры и путал белое с алым, а Лиин сидел на снегу и вслушивался. В лес, в себя. Пил как горький яд отблеск эмоций своего архана. Чувствовал, как плещется в душе Рэми жгучее разочарование и стыд. Потом — ярость, смешанная с шальной радостью. Чувствовал, и в то же время должен был стоять тут, на запорошенной снегом дороге, и терпеливо ждать.
Он не может помочь. Рэми не даст себе помочь. Рэми позволит только себе повиноваться, и это жгло душу горечью. Но архан и не гнал… а остальное… остальное потом, может быть.
Костер потух, и Лиин не стал его разжигать снова.
Проклятая темнота! Проклятый снег! Проклятый слух, что не различает ничего, кроме уханья совы, шлепков падающего снега и долгого, протяжного воя волка. Ничего, будто лес вокруг вымер, будто время застыло и ночь эта должна была длиться вечно.
А потом еще и небо начало сыпать пух. И стало совсем тихо.
Теплый, чуть влажный нос требовательно ткнул в ладонь, и Лиин радостно встрепенулся:
— Мой архан.
Снежный барс лег на снег, слизал с носа снежинки, пока Лиин быстро доставал из-за пазухи старательно согреваемую у сердца одежду и сбрасывал с плеч, стелил на снегу собственный плащ. Огромная кошка, стряхнув снег с шубы, прыгнула на ткань, выгнулась, чуть застонав, и в одно мгновение обернулась обнаженным человеком.
— Боги, как хорошо, что ты вернулся! — Лиин помог архану натянуть через голову тунику, подал штаны. — Живой...
— Пойдешь со мной, Ленар? — спросил Рэми у кого-то, глядя за спину Лиина, и хариб с трудом сдержал дрожь, увидев еще одного оборотня. И тотчас почувствовал, что краснеет, поймав укоризненный взгляд Рэми.
«Пойду, — услышал Лиин тихий ответ. — Вижу, ты говорил правду, ты и на самом деле архан, и у тебя есть хариб, — взгляд Рэми стал внимательней, глубже, и Лиин отчаянно боялся, что архан возразит, скажет, что не хариб это, простой слуга, мальчишка-рожанин, но Рэми лишь мимолетом прикоснулся к ладони Лиина, будто подбадривая и успокаивая. — Нехорошо это... вести за грань еще одного...»
«Не думай, что я аж настолько жесток. Лиин еще не прошел церемонии привязки, — резко ответил Рэми, а сердце Лиина дрогнуло радостно от слова «еще» и горестно, уловив словах Рэми «не хочу брать его с собой». Архан опять ходит у грани, а Лиину опять не помочь... — Не жалей меня, себя пожалей и семью свою пожалей. Обо мне есть кому побеспокоиться».
Рэми встал с плаща, и, на этот раз быстро открыв переход, взглядом приказал Лиину идти первым.
В спальне архана было тепло, темно и нестерпимо душно. Лиин, стараясь не смотреть на отряхивающегося от снега волка, быстро задернул шторы, приказал зажечься светильникам, и заставил себя не вздрогнуть, когда на белоснежном ковре исчез зверь и появился низкого роста, чуть полноватый мужчина с острым, запоминающимся лицом. И татуировкой на всю щеку. Неприкасаемый — екнуло сердце и мгновенно напомнило — друг Рэми.