Поднялся, улыбнулся едва заметно, и поднял ладони, призывая. И его дети, гибкие, быстрые, спрятали шипы, обвили его стан, прильнули к его рукам ласковыми усиками, а аромат их стал другим: более нежным, даже ласковым.
— Со мной вам будет лучше, — сказал Шерен. — Жаль, что не забрал вас раньше.
— Но… — очнулся от удивления Алкадий. — Мой господин…
Он упал перед демоном на колени, протянул к нему руки, прошептал:
— Не уходи, не оставляй снова!
— Я тебя не знаю, человек, — ответил демон. — Ты мне неинтересен. Ни один из вас, глупых смертных. Может, только...
О взглянул на Рэми, улыбнулся и исчез вместе с лозой, оставляя за собой едва заметный запах серы и травы.
Алкадий сжался весь в клубок, обнимая себя руками, плечи его затряслись, как от рыданий. Рэми его понимал, целитель судеб в нем не давал обмануться: демон был единственным в этом мире, кого Алкадий искренне любил, в кого верил, кого считал своим господином. Только демон не человек. И любить не может. Может уважать силу, как у Рэми, но любить…
Однако, ничего еще не закончилось. И Рэми сам содрогнулся от того, что сейчас должен сделать. Не спуская с Алкадия напряженного взгляда, он протянул ладонь, призвал к себе клинок Армана, на котором еще не высохла кровь. Крикнул что-то брат, но Рэми лишь ответил:
— Не мешай, — и двинулся к Алкадию, на ходу подкидывая кринок, перехватывая его острием вниз. Лозы теперь не было, но магический упырь был. И пророчество Ниши было. Если Рэми не убьет сейчас Алкадия, то чуть позднее Алкадий убьет Мираниса.
Потому все закончится тут и сейчас. А позднее… а позднее Рэми сможет вернуться в Виссавию…
— Давай, малыш, — услышал он одобряющий голос Кадм. — Сможешь ли?
Рэми был уверен, что сможет. Алкадий вздрогнул, медленно поднял ошеломленный взгляд, и увидев Рэми, вдруг улыбнулся:
— Хочешь меня убить?
— Не двигайся, — тихо ответил Рэми. — Ты ведь все еще виссавиец, ты все еще должен быть мне послушен?
— Должен… — так же спокойно ответил Алкадий, — два раза тебя ослушаюсь и умру сам. Как же ты догадался, наследник? Только сейчас догадался? Что я всегда был, есть и буду в твоей власти? Ну так давай, давай же!
И встал, раскинул руки, открывая грудь.
— Ну же. Сделай это так же легко, как сделал недавно твой брат! Вашему роду убивать раз плюнуть, не так ли! Давай, Нериан, давай же! Один удар и все… и меня не будет. И опасности для твоего обожаемого Мираниса не будет. Ничего не будет. Ты выиграешь, мой вождь, не так ли?
Но что-то удерживало… Что-то странное было в улыбке Алкадия. В тишине, в которую погрузился лес, в блеске снега в лунном свете. В безумии, в рыбьих глазах Алкадия. Только на сомнения времени не было. Все ждали. И измученные лозой носители, и телохранители, и Арман. Ждали. И Рэми до боли сжал рукоять кинжала, замахнулся и… упал в снег, охваченный болью.
— Ви… — выдохнул он, не веря. — Виссавия!
Кричали что-то телохранители, брат, бились в окружающий Алкадия и Рэми щит, лился в уши тихий, знакомый с детства голос:
— Прости, сын мой. Прости… но ты не убьешь его раньше, чем сам не поймешь, чем рискуешь.
— Почему! — закричал Алкадий, — почему ты делаешь это! Почему не спасла меня, а его спасаешь! Почему, безумная богиня!
Рукоять кинжала обожгла пальцы, ларийский клинок упал в снег, вонзился в лед и застыл, поблескивая в лунном свете. А Рэми смотрел на обожженную, на глазах покрывающуюся волдырями ладонь и не верил… Виссавия его останавливает? Виссавия?!
— Я хотел вернуться к тебе, — прошептал он, чувствуя, как просятся к глазам слезы. — К тебе! А ты… ты не даешь мне закончить все это? Тут и сейчас? Так боишься, что я убью? Откажешься от меня за это? Почему?
— Нет, Рэми, я никогда от тебя не откажусь, — ответила Виссавия. — Но Алкадий сегодня не умрет. Ни от твоей руки, ни от руки телохранителей. Я не могу этого позволить…
— Но я… — выдохнул Рэми. Посмотрел на свои трясущиеся руки и понял вдруг, что не чувствует боли в ладони. Что до сих пор стоит на снегу в легкой окровавленной и дырявой тунике, но его тело вообще ничего не чувствует, ни холода, ни боли. Зато душа…
Он любил Виссавию. На самом деле любил… так почему? Но ему совсем не обязательно нужен нож, не так ли?
— Умри… — прохрипел Рэми, глядя прямо в глаза Алкадию. — Приказываю тебе… умри.
И Алкадий сразу стал серьезным, принял игру, будто и в самом деле хотел умереть. А, может, и хотел, Рэми было уже все равно.
— Нет, мой вождь, отказываюсь…
И упал в снег, скорчившись от боли. А когда волна боли ушла, когда лицо Алкадия разгладилось, Рэми приказал еще раз…