Рэми выбрал свою жизнь вместо жизни своего сына.
Рэми чуть было не убил Мираниса…
Убил и чуть было не убил, страшные слова, от которых не хотелось дышать.
Виноват. Во всем виноват. И о чем им говорить? Словами ничего не изменишь.
— Поешь со мной? — улыбнулся вдруг Арман.
Тепло так улыбнулся, искренне, улыбкой, которой Рэми никогда у него не видел. Даже не думал, что Арман умеет так улыбаться. И по груди вдруг разлилось на миг ласковое тепло, и подумалось вдруг, что Арман может быть жестоким, но никогда не был и не будет подлым. Не предаст и не ударит в спину, так что и опасаться его незачем.
Рэми коротко кивнул и пошел за Арманом, хотя есть совсем не хотелось. Живот сковывало болью и казалось, что все вокруг пропиталось запахом крови.
Кровь на руках. Кровь во снах. Чужая кровь, чужая боль. И своя вина.
Арман открыл неприметную в стене дверь, и пропустил Рэми вперед, все так же странно, несколько грустно улыбнувшись. Там за дверью был неожиданно уютный, залитый ярко-красным светом кабинет. За окном на всю стену заходило за горы огромное солнце. И Рэми вдруг не хватило того простора, который временами снился ночами.
Другие сны… полусны, полуявь, воспоминания, эмоции его второй души. Ветер в крыльях, в волосах, на коже, упругое сопротивление воздушного потока… главное уметь поймать. Вспарить под самые облака, не опасаясь пронзающих тучи молний, грохота грозы и штормового ветра. Главное, почувствовать свободу…
Этой свободы Рэми сейчас и не хватало.
Ворс ковра ласкал носки сапог, в застекленном шкафу дремали шкатулки и чаши со сгустками магии. Книги, старинные свитки, карты, дорогие гобелены на стенах, письменный стол, заваленный с ладонь треугольниками из вырезанного ажуром металла. И, зная как много может скрываться в таком кусочке металла, Рэми взял один из треугольников, пытаясь открыть его своей силой, но Арман остановил. Забрал ксэн, кинул его на стол в общую кучу и заметил:
— Потом. У тебя будет много времени, много возможностей, много мудрых учителей, способных ответить на все твои вопросы. Все самое лучшее, что может быть, верь мне. Но потом.
О чем он вообще говорит? Кто и зачем будет учить рожанина, пусть и мага, пусть и одаренного мага? Рэми знал, что делают с такими, как он: в лучшем случае отправляют в храм жрецами, в худшем…
Он и сам не знал, почему до сих пор жив и даже успел поучиться у двух учителей. Чудо и везение, наверное. И, наверное, это чудо, наконец-то, закончилось и теперь пора за все расплачиваться.
Боги, чего Арман хочет-то? Почему спрятал в этом замке, почему зов вдруг отпустил, несмотря на то, что амулета больше не было? И почему здесь все относятся к нему… как к гостю. В замке-то? Арханы? Кланяются и заискивают… будто Рэми был любимым сынишкой хозяина.
Только обманываться не приходилось — татуировки на руках не врали. Рэми всего лишь рожанин… и ему, сказать по правде, это и нравилось. А вот это всеобщее внимание — не совсем. Как только арханы таким образом жить умудряются? Всегда на виду, всегда выдерженные… всегда окружены сплетнями и чужой завистью. Кошмар, а не жизнь.
Арман махнул рукой, стол очистился, и Рэми украдкой вздохнул. Но вместо ксэнов появилось на блюдо с приятно пахнущими горячими колбасами, две чаши с наваристым супом, ребрышки, нарезанный хлеб, мягкое, свежее масло… Тошнит… и есть совсем не охота. Не сейчас. Хотелось, наконец, понять, что и зачем. И ответить хотя бы на часть вопросов.
— Слишком много чести для простого рожанина, мой архан, — тихо сказал Рэми, чувствуя, как поднимается к горлу горечь: ему почему-то хотелось хоть раз поговорить с Арманом как с равным… но где им быть равными?
Арман — старшой городского дозора. Глава северного рода. Лучший друг наследного принца и клинок повелителя, а Рэми… всего лишь деревенский заклинатель. И хотя их разделяют всего пять лет, Рэми временами казалось, что Арман старше на вечность.
Даже рядом с Миранисом было легче, даром, что наследный принц. Мир всегда был близким, понятным, а Арман… далеким, слишком совершенным. Не прикапаешься. И это тоже почему-то раздражало.
Вскрикнула за окном ворона, и Рэми вдруг поймал на себе внимательный изучающий взгляд. Вовсе не враждебный, не холодный, не снисходительный, как раньше, а, скорее… грустный, наверное. Так неуловимо и странно, что Рэми замер от удивления. Арман удивлял все больше… и Рэми все более становилось не по себе. И без того же...
Арман так ничего и не ответил. Сел на один стул, жестом указал Рэми на другой и начал не спеша есть суп.