Арман, увы, знал, еще в детстве это понял: слишком одаренный брат это огромная ответственность. И сразу же поплыло перед глазами, а хрусталь, под которым спало тело отца, стал показался ослепительно ярким. На миг. Хватит и мига постыдной слабости.
— Тяжелая это ноша быть кем-то настолько близким высшему магу, — продолжал повелитель. — Уж я-то знаю… у меня целых три телохранителя, которые уйдут за мной за грань. И Миранис тоже, думаю, знает… хотя еще не до конца. Распустил я своего наследника, правда? Думал, что его оберегаю, хотел, чтобы он как можно позднее познал тяжесть власти, но, видимо, перестарался. Молчишь? Врать не хочешь, а подтверждать такие слова — себе дороже?
— Мой повелитель, я...
— Мой верный Арман… не переживай теперь ни за меня, ни за Мираниса. Теперь у тебя своя битва. Твой брат должен жить. И при этом не сойти с ума. А мы знаем, что при его-то характере добиться даже этого не так и просто.
— Но мой повелитель, Ниша… ее предсказание. Это изменилось?
— Нет, — и в голосе повелителя зазвенела грусть. — Миранису суждено умереть. Но… теперь ты должен думать о себе, Арман. О своей семье. Отпустить вас сейчас, дать вам свободу, это единственное, что я могу сделать для сыновей Алана. Тебе не придется выбирать, мой мальчик. Обещаю.
Знал бы повелитель, как много значили для Армана эти слова. Впрочем, наверное, знал.
— Спасибо за такую честь, мой повелитель.
— Ты ее заслужил, Арман, — ответил повелитель, и дышать сразу стало легче.
Деммид исчез. Так же молча, как и появился. Арман же бросил последний взгляд на саркофаг отца, положил принесенные хризантемы возле саркофага, развернулся и направился к выходу из залы памяти. Уже вечер. С последним лучом солнца угаснет и терпение слишком гордого и непокорного брата, а Арману надо еще заглянуть в храм Радона. Убедиться лично, что узы богов ослаблены и Рэми не будет так сильно тянуть к Миранису.
Если принц захочет получить брата, пусть играет честно. Без поддержки свыше.
И нет, он не умрет. Арман этого не допустит. И наплевать на предсказания Ниши. Но и жертвовать братом ради наследного принца он не будет. Собой, да. Рэми — нет.
Чуть позднее Арман стоял над кроватью брата и глазам своим не верил. Рэми спал. Вернее, метался в кошмаре, пытаясь скинуть с себя одеяло. Лоб в испарине, зубы плотно сжаты, пальцы мнут уже влажные от пота простыни. И ни единого стона, лишь прерывистое дыхание, как у больного, да вскрик встревоженной птицы за окнами. Весь замок был окутан в шорох: перестали бояться людей, пищали везде крысы, бились в окна перепуганные птицы, подошли слишком близко к городу волки и кабаны.
Боль заклинателя всполошила всех.
— Почему раньше не доложил? — тихо спросил Арман, сжимая до боли кулаки. Хотелось кому-то заехать, от души, да только люди же не виноваты. Наверное, не виноваты.
— Тебе своих хлопот мало? От кошмаров не умирают, Рэми в моем замке и ничего с ним особого не станет. А этот временный зверинец мои люди переживут. Я приказал жителям города оставаться в своих домах и стараться никого не убивать. Эти твари и без того на взводе, к чему нам лишняя кровь и лишнее сумасшествие? Однако ж твой брат силен...
— А то, что он отказывался от еды эти дни это тоже мелочь? — прошипел Арман.
— От пары дней без еды еще никто не умер, — спокойно ответил Захарий. — Наш целитель отпаивал его зельями, большего он сделать не мог. Виссавийцев же мы решили не звать… сам понимаешь, почему.
Арман еще как понимал. Убил бы первого, кто посмел позвать к Рэми мага-виссавийца. Не зря же его маги целый вечер плели вокруг брата сети, ослепляя слишком ярых сплетников и случайно появившихся в Кассии виссавийцев: если Элизар прознает, что Рэми жив, брату недолго оставаться в Кассии.
— Выйди! — приказал Арман, вслушиваясь разносившийся над городом волчий вой.
Что Рэми был сильным заклинателем, было для Армана в новинку. Впрочем, что он знал о брате? То, что помнил из детства? Боль от потери смыла почти все… а ритуал оставил шрамы, которые долго не заживут.
Теперь Арман вновь чувствовал Рэми, его смятение, его боль, тяжесть его кошмара, но как помочь не знал. Он открыл плотно затянутые шторы, пропуская уже розоватый от заката свет, приказал замку перестать так старательно топить, и в спальне сразу стало прохладнее. Открыл широко окна, наполняя спальню запахом мороза. И шикнул на уже собиравшуюся влететь сову: