- А что потребуешь взамен? - усмехнулся я.
- Я? - удивился он. - Я ничего не потребую. Она потребует. И будь внимателен. Береги ее. Она очень больно мстит... Носитель. Теперь ты стал всего лишь ее носителем, ничем более...
Сказал и вышел...
Прошло некоторое время, прежде чем я осмелился пошевелиться. И тотчас прожгло спину болью и показалось мне, что вокруг позвоночника обвилось что-то чужое, но мягкое, нежное и ласковое...
И, не смотря на тягучую боль я чувствовал себя так хорошо и уверенно, как никогда раньше. Будто проклятый колдун действительно меня наделил силой.
Да вот только мысль я такую отбросил сразу. Сила, она есть при рождении или ее нет, наделить ею нельзя... как же я тогда ошибался.
Я вернулся домой поздно. Нашел отца, спящего на полу в кабинете, а рядом - старика-привратника с раскроенным кувшином черепом.
Знаешь, впервые в жизни я видел смерть так близко. Впервые прикасался к мертвому тему и удивился, что не почувствовал отвращения. Поднял старика на руки - легко, как пушинку - спустился в сад, опустил его на пожухшую траву, взял в сарае лопату и закопал тело...
Без молитв жрецов, без лишних слов, я засыпал его землей, и вдруг понял - вместе с этим стариком умер и старый Жерл. А на место ему пришел кто-то другой. Кто-то, кто без отвращения смог стереть с пола в кабинете остатки мозгов, кто-то, кто смог собрать в доме все кувшины с вином и вылить их содержимое в давно уже не работающий, забившийся сором фонтан. А потом один за другой разбить кувшины о каменные ступени, засыпав из глиняными черепками.
А когда проснулся на закате, спустился вниз, то почти не удивился, увидев отца жадно, как собака лакающего из фонтана зеленоватую, дурно пахнущую, но чуть разбавленную вином воду...
Я уже тогда видел правду, читал его мысли легко - как знаки на пергаменте - и ужасался. Отец не мог мне помочь. Он даже не помнил, кому отдал тебя с матерью. Просто поймал на улице первых попавшихся жрецов, сунул им в руки мешок с деньгами и попросил избавить и от "сучки", и от "щенка". Они и избавили...
Не в силах сдержать тошноты, я вышел из дома, до рассвета без смысла шатался по городу, а когда вернулся, у ворот стояли двое из цеха наемников. Один молодой, из тех, у кого столько телесной силы, что ума уже и не надо. Второй - седой, тонкий, наверняка, более разумный...
- Чем могу служить? - спросил я, когда молодой устал стучать кулаком по двери, и выругался, призывая на наш дом гнев богов.
- А вы, собственно, кто? - спросил второй.
- Собственно - хозяин этого дома.
- Собственно - уже недолго.
- Вы пришли востребовать долг? - усмехнулся я. И тотчас, сам не знаю, почему, добавил:
- Не советовал бы.
- Вы меня остановите? - вышел вперед тот, что постарше, делая молодому едва видный знак.
Как таран бросился на меня наемник. А я даже не шелохнулся, мне было все равно. Умру на ступеньках своего дома? Все лучше, чем Дом Забвения...
Но тут случилось нечто странное: мне хватило одного движения веками, чтобы верзила упал... Не смотря на защиту очень сильных амулетов, он свалился в грязь, стоная и извиваясь от боли. Я хотел пройти мимо... и прошел бы, но остановил меня спокойный голос седого:
- Вижу, что вы сильны. Но не вижу татуировки высшего мага.
- Может, она мне и не нужна?
- А, может, мы сейчас с другом уберемся и посоветуем клиенту сходить к жрецам? А потом, когда вас убьют (а убьют, это точно) вернемся... или...
- Или?
- Или мы сами заплатим клиенту, а вы отработаете небольшой долг.
- Или я вас убью.
- Не советовал бы.
- А потом исчезну, - добавил я. - Мне не нужен дом. Мне не нужен отец. И ваши друзья могут искать справедливости годами. А даже если и найдут... Повторюсь, мне все равно...
- Не спешите, архан. Не бывает так, что совсем все равно. Чего-то же вы хотите? Скажите - чего. И мы сделаем. Избавим вас от неприятностей, взамен за некоторые услуги... которые, судя по всему, вам не будут стоить дорого...
- Вы найдете мою мачеху и брата, - отрезал я. - И я сделаю все, что вы хотите.
Седой склонился в поклоне и отошел от двери, пропуская меня в дом. А на следующий день, когда я стоял на коленях в нашем храмовом зале, когда я просил у домашней богини прощения за свою глупость, за свою слабость, за неспособность защитить собственную семью, в ворота постучали. Богиня молчала. В гневе и отчаянии я опрокинул статую и, сообразив, что наделал, замер.