Братишка младшенький, ему тогда всего семь было, меня нашел. И просветил - жрец смерти на мать мою посмотрел, головой покачал, и никому ничего не сказал... Сам тело ее омыл, сам завернул в саван, так и зарыли. Никто и не узнал. А жрец братишку в сенях отловил и шепнул - чтоб я вернулся. Сам. И к нему пришел.
Только как я мог вернуться, а? Нет, я, вернулся, но к жрецу не пошел. Я к целителишке тому ночью пошел. И спалил. Заживо. На этот раз - специально, а он даже сопротивляться не мог - не было в нем силы. Одна только дурь была, слышишь! И папочка - старейшина. Все!
А потом я решил, что все кончено. И жизнь моя кончена. И сопротивляться я тому не думал. Сел на пол у кровати и ждал. Жреца смерти.
Тот явился быстро, солнце взойти не успело, как явился. И, знаешь, что он сделал? Сдал меня дозору? Как же! Денег дал, и в город отправил. С письмом.
А здесь в городе оказалось все иначе. И мой дар никому не мешал, и учителя нашлись, даже слово "убийца" их не остановило. Понемногу я и семью сюда перевез, как человек зажил, да и страх забыл... только вот цех целителей ненавидел все так же сильно. Потому что не лечили они - денег брали много, а не лечили. И нам бы, темным, радоваться - да магия исцеления, это ж штука хитрая. Даже нам неподвластная.
Люди умирали, один за другим, богатые ли бедные, умирали, а цех целителей жировал. Жить-то всем хочется. И что б любимые жили - тоже хочется. Вот люди и платили... а куда ж денешься?
Некоторое время Урий молчал, а потом продолжил.
Меня ведь тоже устраивало. Пока братишка мой не заболел. Метался в кровати, кровавым потом исходил. Все простыни красными были. И кричал страшно... а целители... только руками разводили. Деньги брали, а помочь, помочь не могли. И магия моя, сила моя - не могла... Навредить к тому времени тоже не могла, но и помочь... Знаешь, что это такое - смотреть на любимого человека, как он страдает, и быть бессильным?
Ничего ты не знаешь... Из-за желания спасти брата я совершил самую большую глупость в своей жизни и, что самое обидное, совершил зря.
А чуть позднее прибыли в город послы ларийцев. А вместе с ними - виссавиец. Странный такой. Тонкий, как тростиночка, лицо все время какой-то тряпкой закрывал, будто солнца боялся. Поговаривали, что урод он, безумный.
Может, и безумный, но брат мой умирал. А по городу ходили странные слухи, мол, виссавиец исцелять умеет. Одной только силой...
Ну я как-то ночью и не выдержал. Братишку в одеяло завернул, взял пару верных слуг и понес к тому целителю. Знаешь, а он меня принял. Без виссавийской вуали, без вопросов.
А сам... не уроды они, Рэми, вовсе не уроды. Такие, как мы. А тот мальчик был совсем. Худой, маленький... А глазищи - как у тебя, огромные, черные. Ручки тоненькие, счас переломятся. И сам он какой-то хлюпкий.
Но, хлюпкий телом, он духом посильнее нас с тобой был. Как брата моего увидел, как и собрался весь. И глаза, до этого улыбчивые, серьезными стали. И голос, мягкий, спокойный, вдруг жестким сделался. Не как у этих целителешек, совсем не так. Те болтали - этот делал. Приказывал.
Брата моего быстро наверх унесли. Раздели, на кровать уложили. И меня никто не гнал, так я вслед за мальчишкой в комнату и закрался, в уголке притаился.
А слуги шторы задернули. Совсем темно стало. И тихо - только братишка мой во сне постанывал. А потом, смотрю, сияние зеленое появилось. Не синее, как у арханов, зеленое, оно лилось от ладоней виссавийца на грудь моего брата.
Свет тот, наверное, болезненный был. Братишка мой метался, орал, а слуги его к кровати прижимали. И лицо виссавийца в зеленом свете все более бледнело. Взмок он весь, волосы от пота слиплись, а от ладоней все зеленый свет струился и струился...
И вдруг все закончилось. Погасло сияние. Темно стало. Упало что-то. А когда слуги раздвинули занавески, виссавиец на полу лежал. Без сознания. А мой брат... он спал. Вечером проснулся и на поправку пошел.
Я собрал столько денег, сколько имел, к виссавийцу начал проситься... не пускали. Говорили, спит он. Три дня спал. А на четвертый меня принял, бледный такой, уставший, денег не взял, лишь улыбнулся слабо и попросил своей богине, Виссавии, помолиться. Я и помолился... три дня постился, три дня стоял на коленях перед ее алтарем, молился, благодарил... даже плакал. В последний раз в жизни тогда я плакал. И все вспоминал бледную улыбку своего брата, что очнулся после болезни.
А на четвертый дал себе клятву помогать виссавийцам. И помог. Благодаря нашему цеху они получили патент на целительство в Кассии. И пусть они исцеляют не всегда, пусть иногда отказывают - но они умеют это делать. А цех целителей, который теперь дохнет от голода - не умел.