Алексей Буров притормозил напротив кресла Иченко и посмотрел на начальника в задумчивости. Иченко вытряхнул из пачки очередную сигарету и щелкнул зажигалкой.
- Мы работаем по делу или как? – спросил Алексей.
- Ай-ай! Такой молодой, а память как терка – ржавая, крупноячеистая! – пошутил Иченко. – Ты мне, мил дружок, вопрос этот задавал. Два раза! А я тебе ответил на него: мы на подхвате. Хотя здоровая инициатива приветствуется, - Иченко поднял палец. – Если начальство о ней не знает. Начальство тебе задание дало?
- Дало. Выяснить все о Дробышеве Никите Романовиче.
- Вот и выясняй! Может сдаться выяснишь больше того, на что рассчитываешь…
Глава 3.
Свалив сумки на лестничной клетке, Эля выкопала из недр одной из них ключ и открыла дверь. В квартире было сумрачно, прохладно и тихо. Эля волоком дотащила половину багажа до их с Марком комнаты и застыла на пороге, открыв рот. Ее вещей в комнате не было. Вместо ее тахты и платяного шкафа угол украшало некое подобие спортзала – шведская стенка с турником, беговая дорожка и велотренажер.
- А где всё? – глупо спросила Эля у велотренажера.
Велотренажер, понятное дело, не ответил, а из кухни выглянул на ее голос Марк, и тоже на несколько секунд застыл, уподобившись небезызвестной любопытной жене Лотта.
- Элька? Ты почему прилетела? Случилось чего? – воскликнул он, отмирая и кидаясь к сестре.
- Ничего ни случилось…То есть случилось! Где моя мебель?
- Там! – лаконично ответил ей Марк.
Эля прикинула: убить брата немедленно или добиться от него более вразумительного объяснения.
- Там – это где? – остановилась Эля на втором варианте.
- У тебя! Мы, пока тебя не было и ремонт сделали, и мебель перенесли.
- Черт! – Эля хлопнула себя по лбу.
Она напрочь забыла о новой жилплощади. До отъезда на Мальдивские острова она так и не успела туда наведаться и осмотреть.
- Ты чего раньше прилетела-то? Не понравилось? – допытывался Марк.
- Я не раньше, я согласно купленным билетам – пятнадцатого, - Эля достала авиабилет и помахала у Марка перед носом.
- Пятнадцатого?! – Марк схватился за голову. – Пятнадцатого? Не семнадцатого?
- О-о-о! Как все запущено! – взвыла Эля. – Вот поэтому меня никто и не встретил?
- Почему же пятнадцатого? Семнадцатого! – недоумевал Марк, не слушая ее. – У нас в календаре число помечено!
Он кивнул на календарь, висящий на стене в прихожей. Там жирной красной рамочкой была обведена цифра пятнадцать. Марк уткнулся в нее и надолго замолчал.
- Ну и?! – издевательски поинтересовалась Эля.
Дверь в квартиру с треском отлетела к стене, в коридор ввалились Тоша с Юликом.
- Маркуша, есть давай! – заорали они дуэтом.
Юлик споткнулся о Элину сумку и притормозил, Тоша с разгону налетел на него сзади. Юлик рыбкой пролетел прихожую и приземлился у Элиных ног.
- А ты тут чего делаешь? – спросил любящий братец, с кряхтением поднимаясь.
- Я дома! – вздохнула Эля.
- Мы цветы еще не купили, - огорчился Тоша.
- Мне уехать обратно? – не выдержала Эля.
- Мы все перепутали, – Марк показал на календарь.
Братья переглянулись, на лицах их читалось покаяние и просьба о помиловании. Эля взирала на них со строгостью во взоре.
- А у нас сюрприз! – попытался спасти положение Юлик.
- Мы отремонтировали твою комнату и перенесли мебель! – вмешался Тоша. – Только цветы не купили. В горшках.
Потянуло горелым. Молодая женщина, движимая древним инстинктом хозяйки дома, встрепенувшись первой, перепрыгнула груду сумок и вбежала в кухню. Над сковородой поднимался сизый чад, дым висел под потолком. Толстенькие сардельки, горкой наваленные в ковшик, шипели жалкими остатками воды на дне.
- Картошка! – Марк сорвал со сковороды крышку и швырнул в раковину.
- Была… – упавшим голосом закончил за него Юлик, разглядывая серо-коричневые ломтики, источающие неприятный аромат.
- Так! – Эля отодвинула брата и открыла шкафчик. – Спасайте сосиски и срочно кипятите воду. Будем разводить сухое пюре.
Эля достала пакет с картофельными хлопьями. Тоша подал ей глубокую миску, Юлик включил чайник, а Марк снял ковшик с сардельками с огня. В восемь рук они споро проветрили кухню, вычистили сковороду, нарубили салат из свежих овощей, взбили из хлопьев пюре и разложили все по тарелкам.
- Вы так и питались три недели? – спросила Эля.
- Когда Марик дежурил, то да! – Юлик подцепил последний ломтик помидора.
- А когда дежурил Юличка, мы ели легкоусвояемую, пользительную для здоровья организма и питательную, во всех смыслах, лапшу «Доширак», - не остался в долгу Марк.
- В мое дежурство подавалась яичница и омлет, - опередил возможную критику братьев Тоша. – С помидорами, с колбасой, с сыром, с зеленью, с грибами…
- Повезет же вашим женам, - Эля покачала головой. – Дожевывайте и пошли смотреть во что вы превратили мою новую комнату.
Они дружною толпой перешли в другой подъезд. Тоша торжественно извлек из кармана ключ и протянул его сестре. Не успела она вставить его в замочную скважину, как дверь открылась, а на пороге возникла баба Нюра.
*****
Когда в женщине ценилось богатство тела, а стиль «юнисекс» воспринимался как болезнь, баба Нюра считалась красавицей – статная, дородная, с румянцем во всю щеку и тяжелой косой до пояса. Предки ее приехали с Ярославля вместе с господами Елисеевыми. Отец служил у них приказчиком, мать в горничных. Анна Янцева, наверняка, тоже стала бы горничной в Елисеевском доме, если бы не революция, всколыхнувшая страну и изменившая одним махом судьбы всех, до кого дотянулась.
Малышка Аннушка уцелела в гражданскую, не сгинула в тридцатых, пережила блокаду в осажденном Ленинграде. Работала она операционной медсестрой и на покой ушла только в семьдесят лет. Из операционных сестер ее, конечно, перевели, но из госпиталя уволить ни у кого рука не поднималась – она стала просто живой легендой больницы.
Замуж она вышла поздно, за тихого субтильного младшего научного сотрудника НИИ точной механики и информационных систем. Дочка родилась на излете ее женственности, почти в сорок лет. Врачи советовали делать аборт, но баба Нюра не пожелала слушать собравшийся по ее поводу консилиум.
- Мой ребенок! Резать, убивать не дам! Не дам! – отрезала она.
- Подумайте о себе! О ребенке! Кого Вы можете родить? По статистике…
- Плевать мне на статистику! – заявила баба Нюра. – Дочка у меня здоровая. Без патологий.
- Как Вы можете знать? И с чего Вы взяли, что у Вас дочка?
- А с того, что я мать! – гордо ответила баба Нюра.
Муж ее поддержал. Он всегда поддерживал властную, но любящую жену. Свято веря в ее несомненную и постоянную правоту.
Врачи отступились. И родилась здоровая, некрикливая девочка. Внешне похожая на мать, а покладистым, неконфликтным характером и математическим складом ума – в отца.
Годы выбелили волосы бабы Нюры, исчертили морщинами лицо, пригасили остроту зрения, но не сгорбили, к земле не пригнули. Даже рослый Марк на ее фоне не казался таким уж высоким, а палку баба Нюра взяла в руки всего с пол года назад, и то на всякий случай, для страховки.
Схоронив сначала мужа, а потом и дочь, баба Нюра решила сдавать одну из комнат своей двушки. Все-таки не так скучно, живая душа под боком. Но ей не везло с постояльцами. «Глупостей и беспорядков» женщина не терпела, любила покомандовать и до всего имела интерес.
Первый жилец бабы Нюры – кавказец Анор – вылетел из квартиры в обнимку с пожитками недели через три после поселения. Приходил Анор поздно, иногда с приятелями, иногда с «дамой», правда, вели себя гости тихо-чинно. Посуду своевременно не мыл, стульчак в туалете за собой не опускал. В общем, баба Нюра сначала его предупредила по-хорошему, а после и вовсе выставила, не посчиталась с тем что Анор заместо запрашиваемых пятисот долларов пытался заплатить восемьсот. За беспокойство.
Вторую жиличку бабе Нюре присоветовала соседка с первого подъезда. Скромная, несколько мрачноватая молодая женщина бабе Нюре понравилась. Гостей не водила, за собой убирала, посуду намывала до блеска, с бабой Нюрой держалась почтительно и скромно. Но вскоре баба Нюра начала скучать. Жиличка мышкой проскальзывала в свою комнату и носу оттуда не казала. Бабе Нюре хотелось посидеть на кухне и за чашкой крепкого чая поговорить за жизнь, про цены, про соседей, про правительство.