Мирон Михайлович знать о себе не давал, и Хрусталиков, воодушевившийся было после того, как их вынудили бежать через балкон, снова пал духом.
Он ждал во дворе роту ОМОНА, который для начала положил бы из мордами в асфальт, может и попинал немного для острастки, но потом бы разобрался во всем и отпустил бы Хрусталикова. Пусть даже и без извинений. Черт с ними, с извинениями!
Но ОМОНА не было не во дворе, ни на улице. Был только какой-то глупый мальчишка, давший себя подстрелить. Значит Эля, правильно поняв предупреждение, не пошла в милицию… Хотя с чем она пошла бы? Ко мне приходил покойник и попросил помочь? Кто поверит? И значит Эля, обратилась или к Кире-гоблину, или к Герману. Неужели это Кирю подстрелили? Или Германа? Хрусталиков, сидя на полу балкона, не видел ничего, кроме колышащегося тюля. Только слышал выстрелы и звук падения тела.
А сама Эля? Была в квартире или ждала на лестнице? Жива или нет? Испугалась, наверно! Мысли толклись, подавляя волю.
Наконец, они выехали на прямую трассу до Шереметьево, и скоро припарковались у входа.
- Прошу! – сделал Иченко широкий жест, охватывающий зал камер хранения.
- Мне надо сосредоточится. Могу я посидеть? – спросил Хрусталиков бесцветным голосом.
- Долго?
- Может и час…
- Садитесь, раз необходимо. Ни в чем себе не отказывайте, - Иченко пытался шутить, подбадривая себя и скрывая нервное напряжение.
Лешка все-таки, каким-то образом вычислил его. И Шамбарова привел. Как они спелись? Или Рупин в курсе и уже объявлен план-перехват? Тогда не уйти. Но почему их было лишь двое в квартире? Может еще есть шанс? Только бы колдун не подвел…
*****
В зале в самом деле было шумновато. Люди сновали туда-обратно с вещами и без, искали пустые ячейки, торопились к стойкам регистрации, спотыкались о чужие баулы и детей.
Хрусталиков сел, сконцентрировался и постарался отключиться. Шум стал затихать и смолк, а мелькающие люди заволакивались туманом. И вот он как бы остался один в пустом, тихом здании аэропорта.
В зал камер хранения вошел бледный нервный мужчина с большой спортивной сумкой. Он постоянно оглядывался и все тесней прижимал к себе сумку. Хрусталиков последовал за ним.
Иченко, начавший было выходить из себя, после полутора часового ожидания, с удивлением смотрел, как магистр, походкой лунатика, идет сквозь зал.
Нервный мужчина остановился у открытой ячейки, бросил в щель жетон, набрал код и забросил внутрь сумку. Дверца с лязгом захлопнулась. Мужчина для верности подергал ее несколько раз, потом погладил рукой и двинулся к выходу.
Хрусталиков внимательно смотрел на запертую ячейку – обычную, похожую на сотню своих соседок – под номером 2442. Он протянул руку, коснувшись черных рукояток набора шифра, но из щелей темным потоком хлынула вязкая тяжко пахнущая кровь, и окатила Хрусталикова фонтаном липких черных брызг. Михаил вскрикнул, схватился за лицо и поехал куда-то в бок. Иченко едва успел подхватить его.
У стены «Иван Васильевич» приметил пару свободных решетчатых кресел и потянул полу беспамятного Хрусталикова к ним. Казалось, что худощавый магистр черно-белой магии весит целую тонну, так тяжело его было волочь и при этом не привлекать внимания пассажиров.
- Ой, что случилось? – подскочила к Иченко какая-то пассажирка. – Ему плохо? Давайте, давайте, я помогу! Я курсы заканчивала! Я почти что медсестра! Я правда хорошо очень училась! Правда!
Она тараторила, мешалась под ногами и тянула Иченко за рукав.
- Отойдите, - процедил Иченко сквозь зубы, отстраняя не в меру милосердную девицу.
- Что Вы! Я помогу! Я же курсы заканчивала! Я знаю, что надо делать! У меня и нашатырь есть! – не отставала та, забегая с другой стороны. – Вот тут… или нет? В сумке? А где сумка? Вы не видали?
Иченко кулем свалил Хрусталикова на кресло.
- О! Вспомнила! – верещала противная деваха под ухом. – Нашатырь у Гарика! В аптечке! А где Гарик? Гарик!!! – перешла она на ультразвук.
Иченко недовольно поморщился. «Что за непруха! Гарика нам не хватало, и так народ оборачивается!»
- Гарик! – надрывалась тем временем самозваная «почти что медсестра». – Да, отойдите же! Вы ему воздух загораживаете, сами не видите, да?! Отойдите! – она пихнула Иченко в сторону.
- Чего орешь!!! – возник возле них парень довольно наглого, даже хамоватого, вида – в яркой бейсболке, в темных очках и непрерывно жующий жвачку, видимо озабоченный свежестью дыхания и облегчением понимания.
- Где, мать твою, сумка? – завопила деваха, делая руки в боки.
- А где, мать твою, она может быть?! – парень сунул ей под нос искомую сумку.
- Тут человеку плохо!!! А тебе, мать твою, и дела нету!!! Безчувственная скотина!
- Да подавись ты своей сумкой, сучка психованная!!! – парень швырнул сумку на пол и развернулся к Иченко, сурово сдвинув очки к носу. – А ты кто будешь, дядя?
- Я просто…Я мимо шел, смотрю – человеку плохо…Помог… - Иченко старательно улыбался и говорил вежливо, даже заискивающе, хотя, по собственным прикидкам, смог бы уложить парочку двумя точными, быстрыми, отработанными движениями. Но не на глазах же широкой публики.
- Вот и иди, дядя, мимо! А ты задницу прикрой! Вишь, мужики пялятся! – хам выпустил изо рта пузырь жвачки и пнул девчонку носком ботинка.
- Куда, мать твою, я ее прикрою, урод?! – взвизгнула девица совсем уж мерзким голосом. – Козел, мать твою!!! Нашатырь ты достал? Нет?!
Иченко поспешил прочь от громкоголосой экспансивной парочки. Ячейку он знал, а уж подобрать к ней шифр – дело пустяковое.
Он повернул первую рукоятку и выставил букву «д». Дальше шли три простейших варианта: номер квартиры Кольки Дробышева, первые цифры его телефона или дата рождения.
Дата рождения была воспринята ячейкой благосклонно, и она открылась. Иченко ощутил себя пиратом, отыскавшим наконец, после долгих и опасных странствий, сундук с пиастрами. Только попугая не хватало.
Открывать сумку мужчина не стал. Он прошел между рядами ячеек и напоследок бросил взгляд на магистра. Хамоватый парень Гарик изрыгая ругательства, все еще рылся в сумке, очевидно в поисках нашатыря, а девица хлопала Хрусталикова по щекам, огрызаясь на своего приятеля.
*****
- Кажется, ушел, - шепнула Эля, прекращая нахлопывать Хрусталикова.
Герман снял бейсболку и вытащил мобильник.
- Саша, веди его. Берем на шоссе, что бы стрельбу не устро-оил…
- У тебя снова появилось? – удивилась Электра.
- Что-о?
- Вот это…Растягивание слов! А тогда не было!
- Тогда я вжи-ился в роль. Слышала – некоторые актеры в жизни заикались, а на сцене, перед зрительным залом, говори-или нормально?
- Спасибо вам, ребята! – Михаил Хрусталиков открыл глаза. – Спасибо! Я подумал – хана мне. Жирный пушной зверек пришел и сел на моем пороге.
- Жирный пушно-ой зверек?
- Полный писец, - хохотнула Эля. – Нам твой дед помог, Мишка! Ох, как я перепугалась! – она обняла Хрусталикова.
- Смотри, как бы опять тебе не нарва-аться на твоего жирного пушного зверька, - немедленно нахмурился Тельский. – Он недалеко пока ушел.
В этот момент с улицы послышался хлопок, заблажила сигнализация и кто-то закричал. Электра, Герман и, пошатывающийся, Хрусталиков бросились на улицу, сбивая по дороге и пассажиров и багаж.
Иченко лежал у самой стоянки, возле открытой дверцы машины. На его светлой рубашке проступало пятно крови. К шоссе, одна за одной, мчались две машины.
- Семе-енов, - узнал одну из них Герман.
- А второй кто?
- Скоро выясним. От Сашки им не уйти, он у нас гонщик изве-естный…
Михаил тем временем сел рядом с Иченко и положил ему руку на рану.
- Кончается, - прошептал он, вслушиваясь в движение души лежащего перед ним человека.
- Са…ашка…сво…сволочь…высле…высле…дил, - прошипел «Иченко Иван Васильевич», он же Герасименко Владимир Петрович.
- Это он про Семенова? – удивилась Эля, прячась за Германом, чтобы не видеть умирающего.
- Про своего сообщника скорей всего, - предположил Хрусталиков.