— Ладно.
Медведь открывает мне дверь и протягивает руку.
Какой джентльмен!
— Классная тачка.
— Иди нахрен, — бесстрастно отвечает Том. — Взлетаем через пять минут.
— Понял. — Медведь берет меня за руку и ведет к самолету. — На борту тебя ждет свежая одежда. Нам нужно избавиться от всего, что на тебе надето, хорошо?
— Речь идет о возможных маячках, трассерах или чем-то еще? — спрашиваю я.
— Ты все правильно поняла.
— Могу я оставить пистолет?
Брови Медведя поднимаются.
— Том дал тебе пистолет?
Я киваю.
— Если это одна из его вещей, то, конечно, можешь оставить его себе.
— Подожди, а когда мы приземлимся, в аэропорту будет охрана?
Мужчина просто улыбается и ведет меня вверх по ступенькам. Полагаю, что охрана аэропорта не имеет значения в тех кругах, где вращаются эти ребята.
Внутри все в белой коже, на полу угольно-серый ковер, большие удобные сиденья и сдержанное освещение. Без сомнения, на таких летают миллиардеры и знаменитости.
Интересно, откуда они его взяли? Наверное, мне лучше этого не знать.
— Ванная в задней части, — говорит Медведь. — Твой наряд висит внутри. Постарайся побыстрее, ладно?
Я киваю.
Помещения не намного больше, чем в обычном самолете. Но там есть крошечная раковина, отделанная мрамором, и впечатляющая, хотя и маленькая душевая кабина. На задней стенке двери, заключенный в прозрачный пластик, висит темно-синий брючный костюм моего размера.
Бренд Эскада. Я определенно стала одеваться моднее с тех пор, как Тома разоблачили как оперативника, это уж точно.
Согласно инструкциям Медведя, я спешу. За костюмом находится сумка с бельем. Однако, обуви нет, так что я выхожу босиком.
— Куда это деть? — спрашиваю я, держа в одной руке старую одежду, а в другой ботинки. — У меня остаются те же ботинки, потому что я не...
И я останавливаюсь как вкопанная.
Том стоит в проходе и натягивает темные боксеры. Его руки сгибаются, а хозяйство свободно болтается. Так много кожи, на которую можно посмотреть. Возьмем, к примеру, гребни его позвоночника и сильные плоскости мышц спины, ведущие к ямочкам над задницей. Печаль и почти безразличие дней, предшествовавших моему уходу от него, сменились ужасной сверхчувствительностью к нему, которая растет с каждой минутой. И это опасно.
Не могу отвести взгляд достаточно быстро.
Почему, черт возьми, этот мужчина не может оставаться в одежде? Я чувствую себя атакованной.
— Дай мне секунду, — говорит он, потянувшись за черными брюками, а потом тоже останавливается. — Почему у тебя такое сердитое лицо?
— Я не сержусь, со мной все в порядке. Не мог бы ты одеться? Мы ведь торопимся, верно?
— Хм. Я нахожу интересным то, что вид меня голым раздражает тебя до такой степени.
— Том, — рычу я.
Уголок его рта приподнимается.
Ухмыляющийся ублюдок.
— Брось их где-нибудь. Я с ними разберусь. Твоя обувь и пальто вон там, на кресле.
Я не бросаю свою одежду на пол, потому что это было бы по-детски и, возможно, подтвердило бы его дерьмовую теорию о том, что я раздражена его голой задницей. Он прав, но ему не нужно этого знать. Кроме того, мне действительно понравилась эта пижама с единорогами. Вместо этого я осторожно кладу свою ношу на белое кожаное сиденье и поворачиваюсь, чтобы осмотреть остальные свои вещи. И я не думаю о крепкости его бедер или о чем-то подобном. Хотя, возможно, мне скоро понадобится немного времени наедине с собой. Вся эта беспокойная (возможно, слегка сексуальная по своей природе) энергия накапливается внутри меня. Это не может быть здоровым. Может быть, это было вызвано всем этим непрекращающимся страхом и напряжением из-за того, что меня чуть не убили. Он тут ни при чем. Или это не должно иметь к нему никакого отношения.
Да, точно.
Несмотря на это, я больше не обращаю внимания на Тома. Приятно знать, что у меня есть хотя бы такая сдержанность. Тем временем Медведь сидит в кабине и делает то, что делают пилоты перед взлетом. Моя обувь — остроносые серые кожаные ботильоны на высоком каблуке, в которых я вполне могу сломать лодыжку. Хотя они прекрасны. Я бы убила еще за косметику, но это неважно. Шерстяное пальто, пара больших солнцезащитных очков и сумочка от Хлои завершали образ. На самом деле в сумке ничего нет, но невозможно получить все.
— Если ты заставишь меня выбросить этот наряд куда-нибудь, мне придется причинить тебе боль, — говорю я. — Я хорошо в нем выгляжу.