— Все будет хорошо, — повторяю я снова.
Но никто не отвечает.
***
Больничный кофе — пожалуй, самый худший. Это непреложный факт. Как и ожидание, Тома из операционной. Я сижу в приемной в своем окровавленном свадебном платье и смотрю, как бегут часы на настенных часах. Джен и Ворон некоторое время назад принесли нам всем немного еды. Но я не голодна. Мама и папа сидят по обе стороны от меня, стараясь поддержать.
Я ехала в машине скорой помощи вместе с Томом, хотя, как только мы попали в отделение неотложной помощи, его увезли в операционную. Ничто из того, что я сказала, не имело никакого значения. Мне не разрешили быть с ним. Затем мы начали ждать. Никто из врачей или медсестер мне ничего не сказал. На каком-то этапе Медведь и Лиса исчезли. Кто знает, что они делают? На самом деле нельзя их винить. Не похоже, что, сидя здесь, можно чего-то добиться.
Когда полиция прибыла в больницу, чтобы получить от меня показания, Ворон и женщина в гладком сером костюме разобрались с ними. Кто-то похожий, без сомнения, находится в доме, разбираясь там со всякими неудобными типами из правоохранительных органов. Очевидно, что организация привыкла справляться с трудными ситуациями. Потому что у здешних детективов даже не было возможности задать мне какие-либо вопросы. Джен восприняла это как нечто само собой разумеющееся. Но мама и папа были немного сбиты с толку. Как правило, когда кто-то открывает стрельбу на свадьбе и стреляет в жениха, можно предположить, что будет проведено тщательное полицейское расследование. Что заявления будут взяты у всех присутствующих. Ну что ж. Том может придумать, что сказать им позже. Он хорош в этом деле.
— Уверена, с ним все будет в порядке, — говорит мама, сжимая мою руку.
У меня до сих пор кровь под ногтями. Кровь Тома. Даже после мытья рук, пока кожа не сморщилась, она все еще там. Видна даже под моим нежно-розовым французским маникюром. Вот тебе и самый счастливый день в моей жизни.
Не поймите меня неправильно, меня совершенно не волнует, что мы не связаны юридически или что вечеринка была прервана. Меня даже не волнует, что мы так и не смогли воспользоваться цветочной пушкой или съесть торт. Я просто хочу его увидеть. Знать, что с ним все в порядке. Тогда я снова смогу нормально дышать.
— Постарайся не волноваться, дорогая, — присоединяется папа. — Ему обеспечен наилучший возможный уход. Ты уверена, что не хочешь чего-нибудь поесть?
— Нет. Спасибо. — Они хотят как лучше. Но пять часов.
Пять гребаных часов. Почему это заняло так много времени? Медведь сказал, что с ним все будет в порядке. Он так сказал.
Наконец входит врач в синей медицинской форме.
— Элизабет?
— Да? — я уже на ногах и иду к ней. — Где Том? Могу я увидеть его?
Ее взгляд полон нежной печали. Профессионал насквозь. Она уже много раз делала это раньше.
— Мне так жаль.
— Нет.
— Были осложнения…
И вдруг Ворон поднимает меня, его руки крепко обнимают меня. На самом деле, он — единственное, что удерживает меня от пола.
— Том не мертв. Этого не может быть. Мы собираемся пожениться.
— Мне очень жаль, — повторяет доктор. Как будто это что-то меняет.
Все, что я люблю, умерло.
***
— Открывай, — кричит Джен с другой стороны двери в ванную. — Я знаю, что ты там.
Со стоном я поднимаюсь на ноги и щелкаю замком.
— Что-то не так внизу?
— Нет. У твоей мамы все под контролем. — Она входит с бутылкой скотча и двумя стаканами в руках. Вот почему она моя лучшая подруга на веки вечные. — Но если ты собираешься прятаться на поминках своего жениха, то я не позволю тебе сделать это в одиночку.
— Я просто больше не могла этого выносить. Все эти бесполезные банальности от людей, которые даже не знали его. Настоящего его.
Она наливает две здоровенные рюмки и с грустной улыбкой передает одну мне.
— Выпей. Ты прошла через службу. Иногда бывает лучше, если ты не пытаешься провести все двадцать четыре часа трезвым. Я думаю, что сегодняшний день определенно подпадает под эту категорию.
— Спасибо. — Я пытаюсь улыбнуться и с треском проваливаюсь. — Я могу честно сказать, что его отсутствие — это самое худшее, что я когда-либо чувствовала.
— О, Би.
Я сижу, прислонившись спиной к ванне, разглаживая складки на своем модном черном костюме. Мои каблуки валяются в другом конце комнаты, куда я их бросила ранее. Разбитое сердце и больные ноги — это, черт возьми, слишком много, чтобы справиться с ними за один день. Я выпиваю добрую половину скотча, обжигая горло огнем. Не то чтобы это был плохой скотч, у Тома был превосходный вкус в таких вещах. Это просто много скотча за один раз.