Санто садится рядом со мной. Я жду, пока он пристегнет ремень безопасности, после чего даю задний ход.
— Зачем он это сделал? — спрашивает он меня.
— Кто? Что сделал?
— Папа. Почему он убил ее?
— Думаю, потому что он эгоистичный ублюдок и не мог позволить никому из нас иметь что-то хорошее. — Вздыхаю я. — Честно говоря, я понятия не имею, Санто. Шелли говорила тебе что-нибудь о том, почему она хотела, чтобы ты встретился с ней в хижине в тот день?
В ночь перед свадьбой, которая так и не состоялась, мы повели Санто в один из наших стрип-клубов. Парень был на седьмом небе от счастья из-за того, что свяжет себя узами брака. Затем, после того, как мы разошлись, ему позвонила его невеста и попросила встретиться с ней в домике ее семьи. Там он и нашел ее труп, избитый так сильно, что лицо было неузнаваемо.
— Нет, она просто сказала, что должна мне кое-что сказать. Это было важно и имело какое-то отношение к ребенку.
Ребенок. Шелли была на восьмой неделе беременности. Они только что узнали об этом. Санто рассказал нам обо всем за несколько дней до того, как ее убили. Он не только потерял свою невесту, женщину, которая должна была стать его женой, но и ребенка, с которым у него так и не было возможности встретиться.
Я подъезжаю к парку и останавливаю машину в том месте, которое ближе всего к дорожке, ведущей к мемориалу Шелли. Его установил Джио, чтобы у Санто было более приятное место для скорби. Место, куда можно пойти, и где нет надгробия посреди кладбища. Думаю, лучше сидеть и разговаривать со скульптурой, чем с глухой стеной, верно?
— Честно говоря, не знаю, получим ли мы когда-нибудь ответы, которые ты ищешь, Санто. Тебе нужно найти способ принять это.
— Я никогда не смогу это принять. Мне нужно знать. Что-то просто не сходится. Я схожу с ума, вспоминая последние несколько месяцев с Шелли, все случаи, когда она опаздывала домой, или выходные, когда ей приходилось уезжать из города по работе. Изменения в ее характере. Я списал все на гормоны беременности после того, как мы узнали о ребенке. Но что, если происходило что-то еще?
— Например, что? — Спрашиваю я его.
— Не знаю. Что, если папа заставил ее что-то сделать? Что, если он втянул ее в эту жизнь? — спрашивает он.
— Не знаю. Вполне возможно, или, как ты сказал, это могли быть просто гормоны, — говорю я ему.
В такие моменты я задаюсь вопросом, как Дейзи справляется со своей работой. Я определенно начинаю чувствовать себя больше семейным психотерапевтом и меньше их братом. Как бы мне ни хотелось быть рядом со всеми, помогать им справиться с тем дерьмом, через которое они проходят, это чертовски утомительно. Но я не жалуюсь и не буду жаловаться. Потому что, несмотря ни на что, я знаю, что каждый из моих братьев готов сделать то же самое для меня.
Глава 19
Прошло три недели с тех пор, как я разговаривала с Гейбом. Я видела его. Он каждую ночь забирается ко мне в постель, и я тут же оказываюсь в его объятиях. Ни один из нас не произносит ни слова. Мы просто... ложимся спать. Вот и все. Просто спим. Никакого секса. Никаких разговоров. Только сон.
Пока мы не разговаривали. До определенного момента. И я никогда не буду подталкивать его говорить о том, о чем он не готов говорить. Я подожду. Я могу быть терпеливой. Ведь привыкла к этому. Тот факт, что он каждую ночь забирается в мою постель, говорит мне, что он все еще мой. Он не готов расстаться с тем, что у нас есть. И я тоже. За последние несколько недель я много думала об этом. Я всегда отвечала девочкам, что у меня все хорошо, когда они спрашивали, как у меня дела.
Чего я не понимаю, так это отсутствия секса. В смысле, у нас ведь он действительно хорош. Большую часть наших отношений мы просто занимались сексом. Все эти свидания и то, что мы единственные друг у друга – что-то новенькое. Но секс? Для нас это как вторая натура.
Или может, я позволила себе расслабиться и пристрастилась к его члену, и все эти мысли о том, что сейчас у меня его нет, доводят меня до белого каления. А может, это моя дурная голова говорит мне, что если мы займемся сексом, то найдем способ вернуться друг к другу. Вернуться к тому, что было раньше.
Я понимаю, насколько глупа эта теория, и что я не должна полагаться на секс, чтобы решить любые проблемы в наших отношениях. Я также понимаю, что мне не следует использовать секс как инструмент общения, но это отчасти так. Когда мы близки, я чувствую связь иного рода. И, честно говоря, мне нужна эта связь прямо сейчас. Она мне необходима.
Вот почему сегодня вечером, когда он заходит в мою спальню, я еще не сплю. А сажусь на кровати. Включаю прикроватную лампу, и его шаги замедляются. Его глаза путешествуют по всему моему телу, после чего останавливаются на моем лице.
— Что случилось? Почему ты не спишь? — спрашивает он.
— Что случилось? — Смеюсь я. Мы не разговаривали друг с другом неделю, и он спрашивает меня, что случилось? — Гейб, что мы здесь делаем? Ты пробираешься в мою квартиру – в мою постель – каждую ночь. Засыпаешь, а потом сбегаешь до того, как я просыпаюсь утром.
— Хочешь, чтобы я ушел? — спрашивает он. Надо заметить, что он говорит это, снимая ботинки. Этот человек не намерен уходить.
— Мы оба знаем, что нет.
— Так, в чем проблема?
— Как долго это будет продолжаться? Ты не разговариваешь, не трахаешь меня, — спрашиваю я его.
— Так вот в чем дело? Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, Дейзи?
— Да. Нет, то есть я хочу. Но нет, дело не в этом. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной, Гейб. Хочу исправить то, что сломано.
— Ты солгала мне. Я спросил тебя, что за гребаные шрамы на твоем теле, и ты, блять, солгала мне. О чем еще ты лгала?
— Мои шрамы – это мое личное, Гейб. Это часть меня. Ты не должен о них ничего знать. Что бы со мной ни случилось, это в прошлом, и я бы хотела, чтобы оно осталось именно там. Я исцелилась. И не позволю себе стать такой жертвой, которая никогда не оправится. Я солгала тебе, потому что мне легче сделать это, чем рассказать кому-либо правду. И, давай посмотрим правде в глаза, я не единственная в этих отношениях, кто постоянно что-то скрывает. Лжет, — напоминаю я ему.
Глаза Гейба пронизывают меня насквозь. Он что-то ищет. Что? Понятия не имею.
— Я никогда тебе не лгал, — наконец говорит он после того, как, кажется, целых десять минут внимательно изучает каждую мою черточку.
— Ты все время лжешь мне. Умолчание правды – это все равно ложь. Каждый раз, когда ты говоришь, что это семейное дело. Или это не то, о чем тебе стоит беспокоиться. Так ты лжешь мне. А как насчет того, что ты мне ничего не рассказываешь? Это тоже ложь. И что бы ты ни делал для семьи. — Я использую кавычки, которые показываю пальцами. — Потому что я понятия не имею, чем ты на самом деле занимаешься. Я понимаю, что это не мое дело. И меня это устраивает, но давай не будем притворяться, что ты не врешь мне каждый чертов день, Гейб.