О, это было бы серьезным промахом! Паркер бы сразу понял, что Жюль собирался использовать Мэг как орудие в борьбе, которое поможет ему нейтрализовать роль младшего брата в семейном бизнесе.
– Познакомить… когда?
К облегчению Мэг, вопрос задал не Паркер, а его дед.
– Сегодня.
Мэг беспомощно раздела руками, как бы признавая поражение.
В другом конце комнаты, возле бара, Тинси разразилась слезным воплем:
– Но Жюль не смог, потому что он у-у-умер!
Мэг кивнула, понурила голову и промокнула глаза платочком. Строго говоря, слез у нее не было, но, чтобы выглядеть в роли скорбящей вдовы правдоподобно, особенно рядом с Тинси, выражающей свое горе столь бурно, необходимо хотя бы попытаться изобразить какие-то эмоции.
Мэг не плакала даже тогда, когда умер Тед, двенадцать лет бывший ее мужем, поэтому то, что она не склонна проливать слезы по поводу печальной кончины Жюля, ее ничуть не удивляло.
Амелия Энн подошла ближе и робко положила руку на плечо Мэг.
– Ну-ну, дорогая, мы понимаем, как вам должно быть тяжело.
– Амелия Энн, – сердито сказала Матильда, – полагаю, тебе не стоит в это вмешиваться.
Амелия Энн уронила руку и покорно вернулась к матери.
Мэг подняла голову и улыбнулась Амелии Энн, тронутая ее искренним проявлением доброты. В детские и подростковые годы Мэг иногда встречала взрослых людей вроде Амелии Энн, по велению сердца предлагавших дружбу девочке-сироте, которая жила то у одних приемных родителей, то у других, но в результате судьба неизменно снова возвращала ее в приют. Мэг видела и немало особ вроде Матильды, этаких ходячих образчиков благопристойности, у которых вместо сердца в груди кусок угля.
– Я знаю, что вы все понесли тяжелую потерю, Жюль был частью вашей жизни. – Мэг взглянула на доктора Прежана, который вернулся к Тинси и стоял с ней рядом, обнимая одной рукой за плечи. Именно по его просьбе она пришла в этот дом и продолжает участвовать в этом фарсе. – Если я могу чем-то помочь, то готова сделать все, что в моих силах.
Матильда уставилась на кончик своего носа. Мэг догадалась, что старухе так и хочется сказать какую-нибудь колкость вроде: «Я-то знаю, что вы рады удрать с денежками Жюля, вот и вся помощь, которой от вас можно ждать». Однако воспитание вынудило Матильду оставить подобное высказывание при себе. Мэг от души надеялась, что от дурных мыслей у старухи разболится желудок.
Она не раз говорила своим детям, что дурные мысли порождают в теле дурные соки. Дети морщили носы, начинали изображать, что их вот-вот вырвет, но все обычно кончалось смехом, который, конечно, является лучшим средством от дурных мыслей, и в конце концов всем становилось гораздо легче.
Вспомнив о детях, Мэг вздохнула.
– Может, проводить вас в вашу комнату? – неожиданно мягко спросил Паркер.
«В вашу комнату»? Вопрос застал ее врасплох. Мэг вдруг показалось, что ей снова четырнадцать и она пришла знакомиться с очередными приемными родителями, с очередной супружеской парой, которая, если повезет, захочет принять ее в семью, а по сути – с чужими людьми. Ведь никто из них ни разу так и не попытался всерьез познакомиться с ней.
Мэг улыбнулась Паркеру и покачала головой. Она явилась сюда как вдова Жюля только из чувства долга, чтобы перед отъездом из Нового Орлеана по мере сил постараться облегчить страдания родственников покойного.
Из чувства долга? Мэг услышала голос собственной совести: «Ты здесь потому, что чувствуешь себя виноватой. Ты получила от Жюля десять тысяч долларов, верни их и уезжай сейчас же. Комната, о которой говорит Паркер, вовсе не твоя, ты не имеешь на нее права. Тебе здесь не место, это не твой дом, ты здесь чужая. Ты везде чужая».
Но это не так. У нее есть семья – та, которую создали они с Тедом, и именно ради этой семьи, ради своих детей Мэг и бросилась очертя голову в эту авантюру. И ради них она не вернет эти десять тысяч долларов, если, конечно, удастся договориться со своей совестью.
– Давайте-ка все сядем.
В устах Понтье-старшего эти слова походили не на приглашение, а на приказ. Он нажал какие-то кнопки, управляющие инвалидной коляской. Неожиданно коляска сорвалась с места и поехала прямо на Мэг. Паркер, действуя с быстротой молнии, схватил Мэг за руку и рванул на себя, спасая от опасности. Мэг оказалась прижатой спиной к его крепкой и надежной, как каменная стена, груди, скрытой под дорогим, сшитым на заказ костюмом. Ее сердце затрепыхалось как пойманная птица. Мэг понимала, что ее реакция вызвана не столько опасностью, которой она едва избежала, сколько близостью Паркера, его прикосновением.
Кто сказал, что он избавил ее от опасности? Да притягательность Паркера сама по себе в тысячу раз опаснее для нее, чем сотня потерявших управление инвалидных колясок.
– Черт бы побрал этот рычаг переключения скоростей, – сказал дедушка Понтье, – прошу прощения.
Матильда поднесла к глазам пенсне:
– Вижу, Оги, ты, как всегда, в дурном настроении.
Она села на двухместный диванчик и похлопала по подушке рядом с собой. Амелия Энн со своей обычной покорностью послушно подошла и опустилась рядом.
– Что ж, зато я по крайней мере жив, чего не скажешь о моем беспутном внуке.
Паркер крепче сжал руку Мэг. Она подняла на него глаза и прочла на его лице то же выражение боли, которое ей запомнилось с их первой встречи в номере отеля. Паркер искренне скорбел по брату. Хотя Жюль рассказывал Мэг, что они не ладили между собой и никогда не были близки, Паркер, похоже, питал глубокие чувства к старшему брату.