Другая причина, по которой лжецы недооценивают значение угрызений совести, заключается в том, что недостаточность однократного обмана становится очевидной только по прошествии времени, когда вдруг приходит осознание, что теперь ложь должна повторяться снова и снова, обрастать новыми подробностями, чтобы не раскрылся первоначальный обман.
Также тесно смыкается с виной и чувство стыда за содеянное.
Угрызения совести усиливаются в случаях, когда:
• жертву обманывают против ее воли;
• обман очень эгоистичен;
• жертва теряет больше, чем лжец приобретает;
• обман не дозволен и ситуация предполагает честность;
• лжец давно не практиковался в обмане;
• лжец и жертва придерживаются одних и тех же социальных ценностей;
• лжец лично знаком с жертвой;
• жертву трудно обвинить в негативных качествах или излишней доверчивости;
• у жертвы есть причина предполагать обман или, наоборот, лжец сам не хотел бы быть обманщиком.
Можно найти оправдания, ослабляющие угрызения совести: благородная цель, так называемая производственная необходимость, своеобразное желание оградить жертву обмана от неприятностей (ложь во спасение). Иногда лжец может зайти так далеко, что станет заявлять, будто жертва сама хотела быть обманутой. Например, мужчина, соблазнивший девушку, будет с упорством утверждать, что «она сама этого хотела», и приводить «доказательства».
Когда ложь дозволена, даже эгоистичный обман не вызывает угрызений совести (игроки в покер не раскаиваются от того, что блефуют). Это утверждение верно и относительно торговли, где бы она ни проходила – на восточном базаре или при заключении сделок между солидными деловыми партнерами.
Возможно, самой популярной формулой лжи является фраза: «Это мое окончательное предложение». Такие тактики не только допускаются в мире бизнеса, но и ожидаемы. Во время публичных торгов никто и не предполагает, что все карты будут выложены на стол с самого начала.
Владелец, который просит за свой дом больше, чем его реальная стоимость, не будет чувствовать никакой вины, получив от покупателя эту сумму. Его ложь дозволена, потому что участники сделки ожидают друг от друга дезинформации. Так что в торгах и в покере нет лжи. Эти ситуации изначально предполагают, что ни один из участников не будет честным. Открывают свои карты и называют минимальную цену только простаки.
Подросток, скрывающий от родителей, что курит, может не чувствовать вины, если видит в них только глупцов, твердящих о вреде курения, в то время как ему «прекрасно известно», что они не правы. Если он к тому же считает их лицемерами, потому что они выпивают, а ему не позволяют даже пиво, то шансов, что его будет мучить совесть, еще меньше.
Хотя подросток и не согласен с родителями насчет курения, но если он действительно привязан к ним и беспокоится о них, то в случае разоблачения лжи может ощутить стыд (ведь для возникновения стыда все же требуется наличие минимального уважения к тем, кто тебя не одобряет; в противном случае такое неодобрение вызовет лишь гнев).
Лжецы гораздо чаще считают, что ложь дозволена, когда объекты их обмана безличны или незнакомы им. Покупатель, обманывая, чувствует себя не таким виноватым, если видит продавца впервые. Если же этот продавец – собственник магазина или член его семьи, то, обманывая его, покупатель будет чувствовать себя более виноватым, чем если бы это происходило в каком-нибудь супермаркете.
Когда жертва обмана анонимна, гораздо легче потворствовать всякого рода фантазиям, уменьшающим собственную вину, например представлять, что ей это совсем не повредит и, возможно, никто даже ничего и не обнаружит. Или того лучше – она это заслужила.
У лжеца возникают не только отрицательные чувства – боязнь разоблачения и угрызения совести. Ложь может вызывать положительные эмоции, она может считаться победой, что уже само по себе приятно. Лжец может испытывать радостное возбуждение от процесса психологической борьбы на пути к победе. В случае успеха могут возникнуть удовольствие, гордость за результат или чувство превосходства над жертвой. Если врун не особо старается скрыть эти чувства, они могут выдать обман. Простой пример – когда ребенок одурачил доверчивого приятеля.