– Мужчине подвластно давать свое семя тысячу раз, – успокоительно сказала она. – И если он поостережется напастей и изберет себе жизнь, свободную от излишеств, то в итоге будет крепок, как дуб, и резв, как благородный олень, по-прежнему главенствующий над своим стадом. Таков вы, мой король.
Генрих вместо ответа разомкнул свою разбухшую ладонь, и она вложила в нее свои изящные пальцы. Кожа монаршей длани была холодной и заскорузлой; быть может, этот холод уже означал приближение смерти. Ее мужу сейчас пятьдесят шесть лет, из которых тридцать восемь он на троне. Сменил шесть жен, признал пятерых детей. С высоты своего могущества бросил миру вызов и оспорил господство католической церкви, утвердив в стране собственную религию. Она – третья из женщин с именем Екатерина, на которой он женился, и – хвала Господу – похоже, последняя.
Это вселяло в сердце надежду.
Супружеская связь с этим тираном радости не внушала, однако свои обязанности Екатерина Парр выполняла исправно. Становиться его женой она не спешила, предпочитая оставаться метрессой, поскольку ни одна из его жен до этого не закончила хорошо. «Нет, миледи, – был ответ Генриха. – Я усматриваю для вас более видную роль».
Ухаживания своего венценосного жениха Екатерина сносила нарочито бесстрастно, на его королевской щедрости жесты реагируя сдержанно: как известно, чем старее становится монарх, тем легче слетают головы с плеч его подданных. Сдержанность и умеренность – вот единственный путь к долголетию. Ну а в итоге у Екатерины Парр состоялась пышная церемония бракосочетания с Генрихом Тюдором на глазах у всего христианского мира.
И вот теперь, четыре года спустя, муки замужества близились к концу.
Но эту радость она держала при себе, пряча лицо за маской заботы, а нежную тревогу в ее взоре можно было истолковать единственно как любовь. В пленении сердец старших по возрасту мужчин Екатерина Парр поднаторела: сказывался опыт в нянченье на смертном одре двоих ее предыдущих мужей. Кому, как не ей, знать, каких жертв требовала эта роль. Сколько раз она держала у себя на животе тяжеленную, в вонючих гноящихся язвах ногу стареющего монарха, умащая ее притирками и мазями, успокаивая его воспаленный ум, снимая боль. Она была единственной, кому он дозволял это делать.
– Радость моя, – прошептал король. – Я хочу изложить вам свою последнюю волю.
– Малейшее желание вашего величества, – свои слова Екатерина Парр сопроводила кивком, – закон для этой страны.
– Это секрет. Я долго его оберегал. Он достался мне еще от отца. Теперь мне угодно, чтобы он перешел к Эдуарду, и я хочу вас об этом просить.
– Для меня будет честью исполнить любую вашу волю.
Генрих смежил веки: короткая передышка меж приступами боли кончилась.
– Монахи! – простонал он. – Монахи!
Слова его были наполнены вязким ужасом.
Не духи ли обреченных им на костер папистов толпились сейчас вокруг ложа, глумясь над его гибнущей душой? Своей монаршей силой Генрих разорял католические монастыри, прибирая к рукам все их богатство, а братию безжалостно карая. Руины да трупы – вот и все, что оставалось от их былого величия.
Огромным усилием овладев собой, Генрих снова разлепил веки.
– Перед самой своей смертью отец поведал мне о некоем тайнике. Предназначенном только Тюдорам. То место я тщательно оберегал и бережно им пользовался. Мой сын должен о нем знать. Вы скажете ему о том, моя королева?
Странно: столь безжалостный при жизни, не верящий никому и ничему, этот человек у порога смерти вдруг посвящает ее в самое сокровенное. Невольно закрадывалась мысль, не очередная ли это уловка с целью проверить ее. С полгода назад он уже, помнится, устраивал нечто подобное, когда у Екатерины случайно зашел с ним спор о вопросах веры. Этой ее ошибкой тогда мгновенно воспользовался епископ Винчестерский Гардинер, добившись королевского разрешения на ее арест и дознание. К счастью, Екатерина тонко раскусила подоплеку заговора и сумела вернуть себе монаршее благоволение. И в итоге от двора оказался отлучен сам Гардинер.
– Разумеется, я с радостью выполню все, о чем вы меня попросите, – заверила она. – Но почему бы вам самому не рассказать о том вашему сыну и наследнику?
– Он не может лицезреть меня в таком виде. К себе такому я не допускаю никого из моих детей. Только вас, моя королева. И я должен знать, что вы исполните это поручение.