Я пыталась отвлечься, украшая дом. Купила в киоске сине-оранжевый коврик, но Тому тот не понравился.
– Слишком яркий, – сказал мне муж.
В том-то и заключался весь смысл. Это место необходимо пробудить. Здесь все хромированное или бежевое. Поначалу дом выглядел роскошным по сравнению с теми помойками, в которых я жила. Но теперь он казался враждебным.
Почти ничего тут не принадлежало мне. Даже тело ощущалось как чье-то чужое.
Позже, когда магазины снова развесили плакаты «С Рождеством!», это наконец случилось. Синяя полоска, которая означала, что я жду ребенка.
– На этот раз все может быть хорошо, – заверил меня Том.
– Не хочу об этом говорить, – отрезала я. – Ты не должен никому рассказывать. Особенно Хьюго и Оливии. Мы будем вести себя так, будто я не беременна, чтобы у меня не было пустых надежд, когда все пойдет не так.
– Но…
– Том! Пожалуйста, уважай мои желания.
Он согласился. Мы не рассказали о беременности ни одной живой душе. Даже Хьюго. По крайней мере, так утверждал Том, хотя кто знает, о чем они говорили друг с другом, когда играли в теннис по воскресеньям. Интуиция подсказывала мне не доверять этому человеку. Я была уверена, что это он подначивал Тома в той ужасной истории с издевательствами в школе.
Удивительно, но я доходила до двенадцати недель. Сделала сканирование, и вот он, двигается на экране передо мной.
– Выглядит совершенно здоровым, – сказал доктор.
В шестнадцать недель мне стало нелегко застегивать джинсы. В саду расцвели нарциссы. «С тобой все будет в порядке», – весело кивая, говорили их маленькие головки.
Вскоре Оливия и Хьюго пригласили нас на ужин. Я отказывалась от всех их приглашений после второго выкидыша, но теперь решила, что могу принять предложение. Когда мы пришли, Оливия что-то помешивала на плите. От запаха меня едва не стошнило.
– Это желтая пелотрета[4], – пояснила Оливия. – Надеюсь, вам понравится.
– Извините, – выпалила я и бросилась в туалет.
А когда вернулась, по выражению лица Оливии поняла, что Том ей все рассказал.
– Какие замечательные новости, – сказала она, обнимая меня.
– Мы еще какое-то время собирались ничего не говорить, – многозначительно парировала я.
– Но теперь все в порядке, – сказал Том. – Большинство выкидышей происходит до двенадцати недель.
Он произнес слово «выкидыш» так, будто это научный термин. А не мучительная потеря живого, дышащего ребенка. Нашего ребенка.
– Мамочка, – прозвучал на лестнице тихий голосок, – я не хочу спать.
Я с завистью посмотрела на старшую дочь Оливии и Хьюго. У нее были красивые светлые волосы оттенка клубничный блонд, как у матери, и маленький вздернутый носик.
– Хорошая попытка, Клемми. – Хьюго подхватил дочь на руки. – Но тебе нужно выспаться, а мы хотим побыть наедине.
– Привет, – сказала я.
– Кто вы? – требовательно спросила девочка.
– Меня зовут Сара.
Ее глаза расширились.
– Сара, которая ищет талоны на питание?
Наступило неловкое молчание.
– Клемми! – едва слышно окликнула девочку Оливия. – Это ужасно грубо.
– Но папа всегда так о ней говорит. Поэтому нам не разрешили быть подружками невесты.
– Ерунда! – Хьюго выглядел так, словно хотел оказаться где угодно, только не здесь. – Дети частенько все неправильно понимают. На самом деле это довольно забавно.
– Я так не считаю, – жестко сказал Том. И довольно скоро мы ушли.
– Не обращай внимания на Хьюго.
Я понимала, что он в ярости, и солгала:
– Я и не обращаю.
– В его реестре любой, кто не ходил в частную школу или не разговаривает как Оливия, – не один из нас.
– А как насчет тебя? Ты считаешь меня чужой?
Том замер посреди улицы. Затем обхватил ладонями мой подбородок, притянул мое лицо к своему и просто сказал:
– Ты – глоток свежего воздуха. И я обожаю тебя за это.
Мне сделали еще одно сканирование на двадцатой неделе. Я действительно слышала сердцебиение! Наш малыш сосал большой палец. Или малышка. Все было реальным. Это не была выдумка или надежда. Я носила ребенка!
– Могу сказать вам пол, если хотите, – предложил доктор.
– Да, – ответил Том.
– Нет, – ответила я.
– Но если мы будем знать, нам станет гораздо легче покупать одежду и украшать детскую, – заметил мой муж.
– Я бы предпочла сюрприз, – перебила я. Хотя на самом деле я просто не могла себе позволить слишком сильную привязанность. Если придется потерять и этого, то пусть лучше потеряю просто ребенка, а не сына или дочь.
В двадцать две недели я решила, что время пришло. Пока Том был на работе, я начала делать набросок фрески на одной из стен третьей спальни. С нашей свадьбы не могла рисовать или писать, как прежде. Просто не выходило. Но теперь первым появилось дерево. Потом солнце. Парк обретал очертания. Мои руки работали недостаточно быстро. Я наклонилась – немного вправо, – чтобы набросать пруд с утками. Стул закачался. Я на секунду выпрямилась. Стул снова качнулся. А потом рухнул на пол.