На вопрос «где мы видим?» совершенно правильным является ответ «в мозге». Но не в том мозге, который нам приснился в нашем воображаемом теле, а в настоящем, материальном мозге, который работает, когда тело (материальное) отдыхает.
Вызывает сомнение также логика аргументации автора. Пользуясь его же логикой, я могу сказать, что самолёт не умеет летать, поскольку при анализе материала самолёта мы найдём в его составе то же железо, что и в паровозе и утюге. Мало того, самолёт можно построить из железа, полученного при переплавке утюгов, паровозов, гирь, гантелей, железных балок и прочих нелетающих вещей. Но ни паровоз, ни утюг не умеют летать. То есть, в куске железа нет ничего того, что способно обеспечить взлёт самолёта.
Также древесина и даже бумага, сделанная из этой древесины, не сможет нас чему-то научить. Даже если по этой бумаге разлить чернила или типографскую краску, качественно произойдёт только ухудшение свойств бумаги. Но, если на бумаге (разрезанной и сброшюрованной) отпечатать краской или написать чернилами слова, то получится книга — источник знаний. Химически книга ничем не отличается от залитого чернилами листа бумаги. Но в чём же качественное различие?
В обоих примерах коренное различие одно — в строении предмета. Форма чернильных пятен, образующих буквы, несёт в себе закодированную информацию, вложенную в буквы многими поколениями грамотных людей. Эволюция буквы шла от пиктограммы (конкретного рисунка) к идеограмме (абстрагированному рисунку) к собственно букве (символу). Чернильное пятно, в отличие от буквы, случайно, в него не вкладывалось информации. А если пятно похоже на рисунок, букву или цифру? Откуда в нём взялась эта информация? Наш мозг наделил ею пятно. Но эта информация чаще случайна. В одном и том же пятне чернил один человек увидит попугая, другой — собачью голову, третий — сидящего человека. А для неграмотного человека любые буквы, даже самые каллиграфические — просто чернильные пятна. Таким образом, дело не только в материале, но и в структуре. Так же и мозг.
Если начать разбираться, становится ясно, что в процессе индивидуального развития структура мозга усложняется. Нервные клетки — нейроны — образуют отростки — аксоны и дендриты. Отростки разных клеток соприкасаются и образуют сети. Информация записывается в структуре мозга в виде связей этих клеток, что доказано многочисленными опытами. У лабораторных животных, не подвергавшихся обучению, структура клеток коры мозга проще, чем у тех, которые учились.
Структура мозга, отвечающая за высшую нервную деятельность, не наследуется, иначе ребёнок проявлял бы знания родителей без учёбы. Наследуется лишь способность мозга к усложнению структуры в процессе обучения.
Стр. 172, автор приводит слова Р. Л. Грегори:
«„Существует тенденция к мнению, что изображение в мозге создаётся глазом. Однако нужно избегать этого. Если говорить о возникновении изображения в мозге, то появится необходимость во внутреннем глазе, который бы видел этот образ. А для того, чтобы увидеть образ во внутреннем глазу, понадобится ещё один глаз… и это потребует неисчислимое количество глаз и изображений. Это невозможно“.
Именно это обстоятельство ставит в тупик материалистов, не воспринимающих ничего, кроме материи: кому принадлежит „внутренний глаз“, который видит, воспринимает увиденное и реагирует на него?»
Не знаю, почему, но вспомнилось мне стихотворение Джонатана Свифта (автора «Путешествий Гулливера»):
А, если серьёзно, все операции с изображением заканчиваются уже в глазу (том, что на голове спереди растёт. Их там два). Сам автор говорит, что в мозге темно. И действительно, изображение не идёт дальше сетчатки глаза. В глазу оно превращается в серию электрических импульсов, которые и воспринимаются мозгом. Мы уже выяснили, что мозг не учится принимать изображения — это его врождённое свойство. Но мозг учится их ВИДЕТЬ, то есть, интерпретировать их, искать в них смысл и связь с реальными предметами. Зрительный образ — лишь часть ощущения предмета. Поясню примером: Х. Я. будет не полностью удовлетворён, увидев в мечети или у себя на семинаре вырезанные из бумаги фотографии людей в полный рост. Зрение его будет посылать в мозг изображения людей (хочешь — А. Эйнштейна, хочешь — К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина с И. В. Сталиным). Но остальные чувства будут молчать. Не будет шума толпы, не будет напряжённого дыхания. Никто не заставит Х. Я. поверить в то, что это люди. Ведь Х. Я. по опыту знает, что настоящие люди так себя не ведут. Здесь мы видим, что по личному опыту Х. Я., человек — это не только зрительный образ. Его запах, шум дыхания, крепость рукопожатия (или хорошего пинка) дополняют зрительный образ. Если Х. Я. улавливает связь между внешним видом и иными проявлениями наличия человека, значит, он научился воспринимать образ человека как единое целое.