— Лучше быть катализатором, чем мучиться из-за лжи.
Его слова, словно снежинки, опускаются посреди бара. Мягкие, но кусачие.
Я просто не знаю, что чувствую.
Но у меня есть еще несколько стопок, и верный своему слову Ренни вызывает для меня такси. Я не знаю, что еще я говорю пьяному парню, но когда ухожу, чувствую себя смелой и абсолютно пьяной.
Я добираюсь до квартиры, моя соседка уже спит и храпит в своей комнате. Я плюхаюсь на кровать и пялюсь в потолок с этим пьяным беспорядком, желая одновременно не ложиться спать и пить дальше, и все же лечь спать.
В конце концов, моя нервозность побеждает.
В самом ужасном смысле.
Я открываю приложение для почты на телефоне и пишу письмо Бригсу.
Каждая клеточка в моем теле кричит, чтобы я остановилась, но все, что я чувствую, это эгоистичная нужда быть услышанной и услышанной сейчас. Она не может ждать. Сейчас или никогда.
Дорогой профессор Голубые глазки,
Ты веришь в судьбу? Конечно, нет. Ты часто говоришь, что думаешь, Вселенная сделана из случайных событий, которые не имеют никакого смысла, что мы являемся предвестниками нашей собственной судьбы и рока.
Я обычно соглашаюсь с тобой, хотя сегодня я уже не так уверена в этом.
Сегодня произошло нечто очень понятное для меня, о чем ты, вероятно, даже не подозреваешь.
Сегодня я шла по парку, желая устроить пикник в саду на Принсес стрит, и увидела тебя.
Ты был с Мирандой и Хэймишем.
Черт возьми, если вы не были самой красивой семьёй в мире.
Теперь я понимаю, почему ты отменил сегодняшнюю работу.
Хотя чего я не понимаю, так это почему ты не отменил все предыдущие дни.
Почему ты продолжал проводить время со мной, целые дни, день за днем, месяцы, когда у тебя дома есть что-то такое изящное, хорошее и красивое?
Миранда - это все, чем я не являюсь.
И я понимаю это.
Но я не понимаю, почему ты вообще тратишь все своё время на меня.
Я, наверное, самый худший ассистент в мире.
Мы много смеёмся, когда работаем.
Ты все ещё самый медленный писатель в мире.
И все же я каждый день я там.
Пока однажды меня там не будет.
Таша.
P.S. Я пьяна.
P.P.S. Я пишу это, потому что я катализатор перемен.
P.P.P.S. Не думаю, что мне следует и дальше работать на тебя.
Вероятно, это не самое лаконичное электронное письмо, которое я когда-либо писала, но полагаю, я буду беспокоиться об этом позже, когда отправлю его.
Упс.
Я его уже отправила.
Смотрю на значок «отправлено» и мой телефон умирает.
Пожимаю плечами. Ну и ладно.
Я ложусь на кровать и пытаюсь заставить себя думать о том, о чем стоит подумать. Думаю о квартире в Лондоне, которую сдала в субаренду на лето. Думаю об учебе, о том, как буду каждый день вставать без тепла в сердце, пузырьков в животе и бабочек, и как чертовски скучно это будет. Я думаю о боли, которую почувствую, когда не буду видеть лицо Бригса каждый день, о потере его в моей жизни. О горечи, которая последует за этим. Горечь всегда следует за сладостью, особенно когда дело касается любви. Особенно когда речь идет о запретной любви.
Я не знаю, как долго сижу в темноте, но, в конце концов, встаю, пошатываясь, и ковыляю на кухню, чтобы совершить налёт на холодильник ради наполовину полной бутылки вина, которая, знаю, стоит там.
Я только заканчиваю наливать себе стаканчик дубового шардоне, когда раздаётся стук в мою дверь. Он слабый, словно человек боится причинить беспокойство, но он заставляет волосы на затылке встать дыбом.
Смотрю на часы на микроволновке. Сейчас лишь пятнадцать минут двенадцатого, не так уж и поздно, но всё-таки. У моей соседки никогда не бывает гостей так поздно, и у меня никогда не было здесь никого, кроме Бригса, который пару раз заносил книги, или однажды, забирал меня, когда мы пошли в театр, чтобы посмотреть постановку за городом.
Очевидно, эта мысль дает мне толчок надежды, когда я быстро подкрадываюсь к двери, заглядывая в глазок, прежде чем человек может постучать снова.
Это Бригс. Искаженный через глазок, но все же это он.
Вот черт.
Я делаю глубокий вдох и снимаю цепочку, медленно открывая дверь.
— Привет, — тихо говорю я, рассматривая его. Он стоит в той же одежде, в которой я видела его раньше, рубашка оливкового цвета и тёмные джинсы.
Думаю, в глубине души я надеялась, что он появится. Разве не поэтому я написала письмо? Жест отчаяния? Последняя попытка?
Он выглядит огорчённым, брови нахмурены.
— Могу я войти? — спрашивает он грубовато и низко. — Извини, что так поздно. Я пытался дозвониться до тебя, но попадал сразу же на голосовую почту.
— Ты же знаешь, я никогда не проверяю голосовую почту, — говорю ему, шире открывая дверь.
Теперь он кажется нереальным, прислоняясь к дверному косяку.
— Знаю, — говорит он. — Но я никогда до этого не получал от тебя пьяных писем.
Он входит, и я знаю, что должна отшутиться.
— Ну, считай, что ты избранный, — говорю я, осторожно закрывая дверь. — Пьяные письма - фишка Наташи Трюдо.
Но когда он стоит в узком проходе и поворачивается ко мне лицом, наши тела слишком близко в темноте, он не улыбается. Вместо этого он смотрит на меня так, словно изучает карту сокровищ, которую, как он знает, позже потеряет, запоминая каждую деталь.
— Я хочу поговорить об этом, — говорит он, и его голос все еще находится на границе между тихим и решительным.
— О письме? — спрашиваю я, хотя сейчас бесполезно притворяться.
Все внутри меня танцует, ждёт и мечтает.
Он кивает и осторожно оглядывается.
— Твоя соседка спит? — мягко спрашивает он.
Я киваю.
— Да, и она в прямом смысле слова может спать как убитая, — я почти перехожу на тему о нашем соседе, играющем техно, и о том, как она говорит, что никогда даже не слышала, чтобы его музыка играла, но не делаю этого, потому что взгляд в глазах Бригса настолько захватывает меня, что мысли вылетают из головы.
И я полагаю из-за этого, мы никуда не двигаемся. Мы продолжаем стоять в затемненном фойе, расставив ноги, просто глядя друг на друга.
Несколько мгновений мы не разговариваем. Очень длинных мгновений.
Я пытаюсь стоять на месте и не качаться, пытаясь казаться трезвой насколько возможно, размышляя о том, все ли в порядке с моим дыханием, есть ли у меня тушь в уголках глаз. Думаю о всяких мелочах, которые не имеют ничего общего с главными вещами.
Тем временем Бригс все ещё изучает меня. Не могу сказать, разочарован он мной или нет.
— Итак, говори, — говорю ему, но вместо того, чтобы звучать спокойно и жестко, как я думала, будет, слова выходят кроткими и спокойными. Потому что я боюсь, так чертовски боюсь, услышать, что он собирается сказать.
Оставь меня в покое.
Или.
Я люблю тебя.
Первое опустошит меня. Второе сделает счастливой.
Но, в конце концов, оба меня погубят.
— Ты имела это в виду? — мягко спрашивает он, глаза ищут мои. Его впалые щеки особенно остры в тени.
— Какую часть? — спрашиваю я. Затем говорю: — Всё
— Все, — повторяет он. — Я о том, что ты не хочешь больше работать на меня.
Я смотрю в сторону, фокусируясь на его чёрных с серым кроссовках.
— Я ... — начинаю я, но понятия не имею, как закончить предложение.
— Что ты катализатор для изменений.