К нему.
Бригсу.
А все потому что я сказала, что у ее преподавателя может быть горячая задница.
Потому что, черт, у Бригса всегда была горячая задница. Он словно был рождён делать выпады.
— Перестань думать о нем, — говорю я себе. Вслух. Потому что я сумасшедшая. К счастью рядом нет никого, кто мог бы меня слышать и, честно говоря, это было бы наименьшей из моих проблем, потому что мой поезд мыслей продолжает движение. Бригс это постоянное напоминание. Когда-то он был мужчиной, которого я любила больше всего на свете. Но он был мужчиной, который никогда не будет моим. Был тот короткий прекрасный период, когда я думала, что у нас есть шанс. Мы были так близки к тому, чтобы быть вместе, положить конец греху. А потом все рухнуло.
И под «рухнуло» я имею в виду: его жизнь взорвалась, и я была втянута в этот взрыв.
Это была моя ошибка.
Наша ошибка.
И я никогда не перестану винить себя за случившееся. За то, что случилось с ними, и что я сделала ему.
Если бы меня не существовало, если бы я никогда не встретила Бригса и не влюбилась в него так же, как он влюбился в меня, его жена и ребёнок все ещё были бы живы.
Моя любовь убила.
Моя любовь разрушила жизнь этого мужчины.
Я потрясена тем, что слеза катится по моей щеке. Хотела бы я обвинить в этом дождь, как поётся в песне, но не могу. Я многие месяцы не плакала из-за Бригса, из-за происшествия. Это то, что мой врач назвал бы прогрессом. И эта слеза то, что мой папа назвал бы «человечностью».
— Прими свою человечность, Таша, — сказал бы он мне. — Потому что если ты не плачешь, твоя душа никогда не исцелиться.
Она не исцелилась, и не думаю, что это когда-то произойдёт. Но полагаю, слезы не имеют к этому никакого отношения. Просто в жизни есть вещи, от которых невозможно уйти.
Но я пытаюсь. Пытаюсь.
Одна нога впереди другой.
Все сначала.
До тех пор, пока я сосредоточена на будущем, а не на прошлом, может быть, возможно, я смогу выбраться из него. Это новая жизнь, лучшая жизнь. Теперь я даже иду в лучший колледж: Королевский колледж. Если я просто продолжу двигаться вперёд, может, тогда у моей души появится шанс.
Я сажусь в поезд и направляюсь в колледж.
***
Да уж, никто бы не назвал это занятие весёлым, думаю я про себя, выбираясь со своего места. Зал переполнен уходящими студентами и у меня такое чувство, что мне и двум другим ассистентам, Девону и Табите, надо остаться и поговорить с профессором Ирвингом.
Этот человек - такой шовинистический кусок дерьма. С лысеющей головой, покрытой пигментными пятнами и постоянным хмурым взглядом на морщинистом лице, он похож на преподавателя, который очевидно только что выполз из каменного века. Несмотря на то что все, что мы должны были делать во время лекции, это слушать его и смотреть фильм вместе со всеми старшекурсниками, сексистские замечание, которые он сделал мне и Табите в начале лекции, были неуместны. Он сказал, что, если я хочу добиться уважения студентов, мне не следует приходить в класс как замарашка. То же самое он сказал и Табите, хотя на женщине был чертов брючный костюм. Думаю, он сказал это потому что Табита страдает ожирением, а он знает, в какое крупное дерьмо попал бы, если бы прокомментировал этот факт.
Тем временем Девон с пенисом и несуществующим подбородком получает всю славу и похвалу лишь за знание парочки ответов.
— Почему вы все ещё здесь? — говорит профессор Ирвинг, когда замечает, что мы стоит рядом. Машет на нас рукой. — Идите. Я позже напишу вам о семинарах.
Я поворачиваюсь, рада убраться отсюда, когда он говорит:
— Подождите, вы, девушка, у которой был перерыв.
Я останавливаюсь и делаю глубокий вдох. Как он узнал об этом?
Табита бросает в мою сторону сочувствующий взгляд, в то время как Девон без подбородка выглядит немного обиженным, что его не вызвали.
Я медленно поворачиваюсь и широко улыбаюсь профессору Ирвингу.
— Да, сэр?
Он прищуривается глядя на меня, оценивающе поднимая подбородок. Вердикт не слишком хороший.
— Вы брали перерыв, не так ли?
Я киваю, кусая губы.
— Да. На четыре года.
— И почему?
У меня есть готовый ответ. Лишь половина правды.
— Ездила во Францию, чтобы быть с отцом. Он был болен.
— Понимаю, — он прижимает палец к уху и водит им по кругу. Я стараюсь не гримасничать, сохраняя неловкую улыбку на лице. — Вы до этого учились в МЕТ и закончили год магистратуры. Четыре года это долгий срок, семья или нет, вам так не кажется? Думаете, вы готовы вернуться в колледж, в частности в этот колледж?
Моя улыбка дрожит.
— Конечно.
Он поднимает бровь.
— Хорошо. Просто хочу убедиться, что мы понимаем друг друга. Я ожидаю многого от студентов и ещё больше от моих ассистентов. Видите ли, когда я говорил о своей книге, Иконография в ранних кинотекстах, вы были единственной, кто не ответил. Вы читали ее?
Оу, черт. С трудом сглатываю.
— Нет. Ещё нет. Я не знала, что она была часть учебного плана.
Он довольно гадко хихикает.
— Дорогая моя, когда вы ассистируете мне, вы оцениваете студентов. Вы не можете оценивать их, пока не знаете, как я мыслю. Это очевидно, вы так не думаете?
— Да, сэр.
— Советую вам, когда закончите здесь, отправиться в книжный магазин и купить экземпляр. Когда в следующий раз придёте, приносите ее. Я подпишу для вас книгу. Разве это не удача?
Оставьте меня в покое. Но я умудряюсь улыбнуться.
— Да, вы правы. Спасибо.
А затем быстро убираюсь оттуда. Хотелось бы мне, чтоб моя первая остановка была не в книжном магазине, чтобы купить его книгу, но я знаю, он ожидает, что к следующему уроку я полностью прочитаю ее. Я останавливаюсь у столовой, взять что-то для своего ноющего живота, выбирая салат с козьим сыром вместо обычного мясного пирога и картошки фри, и решаю написать Мелиссе.
Где у тебя занятие? Ты пришла?
Аудитория 302. Учителя ещё нет. Может я смогу пропустить, — пишет она в ответ.
Оставайся там. Долгое занятие?
Где-то два часа. Надеюсь, это будет кино.
Хорошо. Встретимся через два часа. Я пока почитаю дурацкую книгу.
Весело. Ты заслуживаешь пиво после такого.
Посмотрим.
И вот, после того, как я уединяюсь с книгой (эта ерунда стоит тридцать фунтов!) в углу библиотеки (одно из моих любимых мест) и до того, как мои мозги начинают истекать кровью от скуки, я думаю, что мне, возможно, понадобится пиво. Если бы только книга не проделала брешь в моем пивном фонде.
Когда двери аудиторий начинают открываться и люди начинают выходить, я направляюсь на третий этаж.
Я вижу Мелиссу в конце коридора, глаза широко раскрыты и она идёт ко мне немного неровно, словно только что нюхнула дорожку кокса. Она что-то говорит мне, но думаю это просто «О, Боже мой, о, Боже мой»
Вероятно у неё был преподаватель похожий на профессора Ирвинга. Пока в этом году нам не везёт с преподавателями.
Но пока она подходит ближе, торопясь и качая головой будто недоверчиво, мои глаза скользят через ее плечо в аудиторию.
Мужчина только что вышел из двери.
Высокий.
Широкоплечий.
Одетый в превосходный, сшитый на заказ, серый костюм.
Высокие скулы.
Волевой подбородок.
И самые запоминающиеся глаза в мире.
Глаза, которые я никогда не думала, что увижу снова.
Я замираю на месте или может, это просто мое сердце перестаёт биться, и я слышу, как Мелисса говорит:
— Наташа, господи, пойдём, ты в это не поверишь, боже мой, — пока хватает меня за руку и пытается увести.
Но слишком поздно.
Потому что эти глаза видят меня.
Они смотрят прямо на меня.
И профессор Голубые глазки выглядит так, будто его сбил поезд.
Я знаю это чувство.
Ваше сердце и душа разбиваются вдребезги.
Из-за одного человека.
Одного взгляда.
— Пойдём, пойдём, пойдём, — быстро говорит Мелисса, и я поворачиваюсь, когда она дёргает меня, наш зрительный контакт разрывается.
Это. Не может. Быть. Он.
Нет.
Но все же так и есть.
Я оглядываюсь через плечо и снова встречаю его ошеломлённый взгляд.
Бригс МакГрегор.
Любовь моей жизни.
Любовь, которая разрушила жизни.
Один шаг вперёд и пять миллионов шагов назад.