— Я буду здесь, Энни. Ты проснешься с нашей дочерью.
Не было никаких приготовлений к тому, что встретило меня, когда мои глаза, наконец, открылись. Как будто очнувшись от страшного кошмара, я вспомнила: голоса, детский плач, шум и гудки. Все они сливались воедино — калейдоскоп звуков и образов, неспособный найти свой истинный узор.
Мои руки взлетели к животу, больше не увеличенному, моя плоть была нежной.
Я попыталась сесть повыше, чтобы осмотреть комнату и найти колыбельку, в которой лежала наша дочь. И все же ничего не изменилось с тех пор, как я рожала, кроме того, что подносы с оборудованием исчезли, и теперь я была одна.
Если не считать писка датчиков позади меня, в комнате было тихо.
— Дэниел? — крикнула я, повторяя его имя снова и снова, с каждым разом все громче и отчаяннее.
Наконец дверь открылась.
Мир, как я и хотела, исчез в новом ливне слез.
Моему мужу не нужно было объяснять мне, что произошло. Горе было написано на его лице — настоящая неоновая вывеска. Это было не только написано на его лице, но и передано через язык его тела. Обычно широкие, гордые плечи мужа были опущены вперед в знак поражения.
— Нет… нет…
Это слово эхом разнеслось по комнате, когда он подошел ко мне и обнял.
— Энни, мне так жаль. Они перепробовали все…
Я сопротивлялась, шлепая его по груди, по лицу, везде, где могла достать.
— Это твоя вина. Я ненавижу тебя… ненавижу тебя… это все твоя вина…
Он не останавливал меня, забирая все, что я ему давала.
Его решения привели нас сюда.
Здесь — жизнь без дочери — я не была уверена, что мы когда-либо сможем оправиться, как пара. Наши мечты о семье рухнули.
— Я ненавижу тебя…
Мои слова и фразы испарились, все мое тело, сотрясаемое рыданиями, рухнуло ему на грудь. Дэниел обнимал меня, пока я оплакивала потерю нашей дочери, нашего брака и мечты всей нашей жизни. Вытерев слезы и нос, я выпрямилась.
— Мне нужно ее увидеть.
— Энни-и-и…
Он удлинил мое имя.
— Я должна попрощаться. — Я посмотрела ему в глаза. — Ты держал ее на руках?
Даниэль кивнул.
— Была ли она… — Мне было трудно подобрать слова. — …живой?
Его кадык дернулся.
— Она ушла быстро. Мы все хотели, чтобы она осталась, но… — Он покачал головой. — …этому не суждено было случиться.
Моя грудь болела, физически болела. Я боролась с желанием посмотреть вниз, чтобы увидеть, есть ли телесные доказательства моего разбитого сердца, потому что, как я чувствовала, когда-то бьющийся орган был вырван из моей груди.
— Как ты можешь так говорить? — спросила я. — Конечно, так и должно было случиться. Она была зачата в любви. Она была той, кого мы хотели. — Мои рыдания вернулись. — О боже…ей суждено было случиться.
Дэниел покачал головой.
— То, что я сделал. Может, Бог знает, что она не будет в безопасности.
— Она будет!
Мой голос стал громче, как у сумасшедшей на грани нервного срыва.
— Я бы сделала все, чтобы защитить ее.
— И я тоже. Извини.
— Я хочу ее видеть, — повторила я.
— Я думаю, будет лучше, если ты этого не сделаешь.
— Мне плевать, что ты думаешь.
Мое тело затряслось, дверь открылась внутрь.
— Мисс МакКри, вам нужно успокоиться.
Это была медсестра, которую я не узнала, но она была одета в медицинский халат.
Я обратилась к ней.
— Пожалуйста, позвольте увидеть мою дочь, мою Аранию. Мне нужно обнять ее. Дайте подержать ее.
Дэниел покачал головой, вставая с кровати, на которой сидел.
— Я не могу сделать это снова.
Не обращая на него внимания, я не сводила глаз с женщины.
— Пожалуйста, — проглотив слезы, я заставила себя улыбнуться. — Я назвала ее в честь паука. Э-это… — Я просила сквозь заикания. — …было, чтобы сделать ее сильной и живучей. Пожалуйста…
Она сжала мою руку.
— Позвольте мне проверить, сможем ли мы удовлетворить вашу просьбу.
Я кивнула.
Как только я осталась одна в комнате, Аранию принесли ко мне и положили на руки.
Я развернула одеяло, как и представляла. Однако вместо того, чтобы считать шевелящиеся пальцы рук и ног, я смотрела на ее совершенство. Пропорциональная и даже полная, единственное, чего ей не хватало, — это жизни. Я погладила ее по волосам, более темным, чем я себе представляла. Хотя я не могла видеть ее глаз, я представила себе светло-карие. Слезы текли по моим щекам, когда я гладила ее холодную кожу.