— Тише, тише... Все хорошо...
Я почти не слышу этих слов. Настоящее путается со сновидением, делает его еще более объемным и живым.
— Не плачь. Все будет в порядке, — раздается громче, совсем как шесть лет назад на парковке торгового центра.
Каждым звуком и словом заставляет дрожать во сне. Вместо успокоения вынуждает вспомнить, как сквозь стыд я согласилась тогда на чужую помощь. Как молилась по дороге, чтобы обошлось. Как позволяла нести себя на руках мимо машин скорой помощи и санитаров с каталкой. А потом в больнице, будто за спасательный круг, держалась за мужскую руку... все время: в приемном покое, в длинных коридорах, возле прохладного бокса операционной и сразу же после нее.
— Это прошлое, Диана. Все закончилось.
Чьи-то руки гладят меня по спине, смахивают влагу со щек и укачивают. Медленно, уверенно. Как маленькую девочку, которая первый раз разбила колени. Как взрослую женщину, которая потеряла своего ребенка и выла потом в голубую рубашку постороннего ей мужчины.
— Успокаивайся. Ты сможешь.
Простые короткие команды размазывают меня о стену между явью и фантазией. Делают боль невыносимой.
— Нет! — кричу и дергаюсь всем телом от этого дежавю. Как сквозь ледяной панцирь, прорываюсь из сновидения в реальность. — Я в порядке. В порядке... — произношу быстрее, чем успеваю хоть что-то понять.
— Молодец. Справилась. — Клим держит так же крепко, но больше не укачивает.
— Ты здесь...
Я хлопаю мокрыми ресницами, осматриваясь в темноте. От шока забываю, как вдыхать и выдыхать.
— Ты кричала и плакала.
Тру лицо, пытаясь избавиться от позорной влаги.
— Сон. Просто плохой сон.
— Я через две стены услышал.
— У тебя плохая звукоизоляция. — Смущение затапливает меня с головой. — Не нужно было приходить.
Толкаю Клима в грудь и, как только он отпускает, перебираюсь на другой край кровати.
— Тогда ты тоже так сказала, — туманно произносит Хаванский, и я замечаю горькую улыбку на его губах.
Надежда, что мой сон останется тайной, лопается мыльным пузырем. Собственное подсознание сыграло слишком злую шутку. От стыда я не знаю, куда себя деть. Хочется сбежать из комнаты. А еще лучше — из дома.
Еще минута наедине с Климом, и, наверное, так бы и сделала, но он первым встает с кровати и не оглядываясь идет к двери.
— Я ждала не тебя. — Правда сама срывается с губ.
— Ты всегда ждешь не тех, — доносится уже из коридора.
И хлопок двери, как ведро ледяной воды, смывает последние остатки моей сонливости.
Глава 20
Глава 20
После нашего разговора остаток ночи ворочаюсь в кровати без сна. Кошмары всегда действуют на меня не лучшим образом, однако сегодня я думаю не о том, что приснилось, а о том, что сказал Клим.
Как ни горько признавать, в чем-то он прав. У меня всегда хватало воли исполнять свои обязательства — слушаться родителей, даже когда внутри назревал бунт, спасать брата, даже когда он не заслуживал, быть хорошей женой, хотя нужно было развестись сразу после выкидыша и не держаться за Марка.
Я была сильной в том, что должна. И жутко слабой — в том, чего хотелось.
Все сознательные годы бежала, и не к чему-то, а от чего-то. От семьи, где было слишком тесно. От свободы, с которой не знала, что делать. От мужчин, потому что не готова была снова ломать себя под другого ради призрачного семейного счастья.
Совсем не воительница. Не Диана, а просто Ди. Трусиха с кучей комплексов.
Не самая приятная правда. Прибить бы Хаванского за то, что разбередил все это.
Уж не знаю, почувствовал Клим или так совпало, но утром меня встречает пустой дом.
«Босса нет», — в ответ на немой вопрос коротко сообщает Николай.
Можно уточнить, где он, но я не уточняю. После завтрака прошу отвезти в офис и до самого вечера занимаюсь поиском новых поставщиков и прощанием со старыми.
К ужину от злости на Клима не остается и следа. Не он причина моих бед. Только тишина в доме такая же глухая, как и утром.
— Клим Александрович уехал. — Николай снова читает мысли.
— Надолго? — Усталость всухую побеждает гордость.
— Не сказал. — Мой охранник с виноватым видом топчется у порога. — Может быть, на день, а может, и на неделю.
— Он и мне ничего не сказал...
— Ему позвонили рано утром. Парням… — Николай оборачивается в сторону домика с охраной, — пришлось срочно менять все планы и графики дежурств.
— Понятно...
Впору вскинуть руки вверх и крикнуть: «Свобода!», но, как и утром, я не ощущаю ни радости, ни обиды.