— Совершенная... — хрипит едва слышно.
От этой осторожности и заботы меня прошибает еще сильнее, чем от первого толчка. Совсем не могу сдержать слезы. Отпустив колени, я размазываю по щекам соленые капли и несмело поднимаю взгляд на своего мужчину.
Как дорого Климу дается его благородство, понятно по вздувшимся на руках венам и окаменевшему прессу.
Он весь будто памятник. Самый откровенный и одновременно — самый красивый на свете.
— Все с тобой через одно место, — опустив голову, шепчет Клим и, пока я думаю, как взять его глубже, заставляет подняться.
— Я предупреждала. Совсем не профессионалка.
Неожиданно становится горько. Хочу его так, как не хотела ни одного мужчину. Тело дрожит от желания, а между ног настоящее озеро.
— Это точно!
Клим тянет меня к груди, пытается накрыть губами губы, но я дергаюсь в его руках, изворачиваюсь, стараясь вырваться. Веду себя как сумасшедшая.
— Найди себе другую. Более опытную, — шиплю как змея.
Видимо, устав бороться, Клим подхватывает меня на руки и бросает на кровать.
— Других таких нет. Я проверял.
С мукой на лице он достает из кармана знакомый шелковый шарф и протягивает мне.
— Что?.. Что ты хочешь?.. — не понимаю.
— Видишь перекладину? — показывает на кованое изголовье.
Неудобное, вычурное, больше похожее на забор.
— Да...
— Я сейчас лягу на кровать... — Клим сбрасывает остатки одежды и становится коленом на матрас. — А ты привяжешь к ней мои руки. — Кадык на его горле дергается. — Надеюсь, эта шелковая штука продержится хоть немного.
Глава 31
Глава 31
Засыпаю я под утро. Буквально отключаюсь после очередного яркого оргазма. С искусанных губ слетает то ли «спасибо», то ли «хватит», и перед глазами вместо красивого лица Клима вспыхивает темнота.
Утром под вой будильника впервые хочется вспомнить, что я владелица компании, и послать работу к чертовой матери.
Ни о каких делах даже думать невозможно. В теле, кажется, не осталось ни одной косточки. Я вся, от ног до кончиков волос, — мягкий пластилин. В голове же пестрыми красками вспыхивают анимированные картинки самого эротического содержания.
На одной привязанный к кровати Клим. Голый, шикарный и злой как демон от своей беспомощности.
На другой — я. Вначале растерянная и румяная у его ног. Потом сосредоточенная на бедрах. А после оглохшая и онемевшая от заполненности, верхом на Хаванском.
На третьей — мы вместе.
Эту картинку непросто рассмотреть даже сейчас. Все смазано от быстрых движений, резких толчков и пота.
Мой шарф продержался всего десять минут. Первое время Клим старался сохранять выдержку. Спокойным, учительским тоном рассказывал, как отрыть шкаф и на какой полке взять презервативы. Героически терпел, пока я неуклюжими от волнения пальцами вскрывала новенькую упаковку и раскатывала латекс по каменному члену. Клял себя и гнул металл — когда пыталась вобрать его целиком.
У деревянного изголовья не было бы ни одного шанса: переломал бы как прутик. Но благодаря ковке я смогла получить первый оргазм самостоятельно. С бархатным членом вместо вибратора и с живым роскошным мужчиной вместо эротических фантазий.
Наверное, это было жестоко. Без сочувствия и без взаимности. Клим матерился, будто я не трахаю его, а убиваю. Грозился привязать к той же планке и отыметь во все положенные и не положенные природой места. Тяжело дышал и подбрасывал бедрами так высоко, что от глубины и скорости проникновения кружилась голова.
Это было самое безумное родео, какое можно представить.
Даже в самых смелых фантазиях я не могла желать такого секса. Кровать под нами скрипела, проклятия чередовались со стонами. И от свободы за спиной раскрывались крылья.
Я шалела, забыв о тормозах. Клим словно разбудил во мне кого-то. Эта женщина была чужой. Постоянно сбиваясь с ритма, она насаживалась на тугой горячий член. Как вкуснейшие леденцы, вылизывала шоколадные мужские соски. Не слушая приказов остановиться, осторожно покусывала чувствительную кожу на мошонке. И изучала подушечками пальцев каждую влажную от пота линию, каждую литую мышцу и впадинку.
— Что ты говорил о моих дырочках? — Скользила мизинцем по тугому узелку между ягодицами.
— Только посмей! — Клим уже не стонал и не ругался. Он рычал раненым зверем на всю свою бетонную берлогу.