— К кому ты сбежишь, а? — я крепче сжимаю пальцы на ее горле. — К своему любовнику в России? Ты используешь этот шанс воссоединиться с ним?
— А что, если так? Что, если да, блять! — она толкает меня так сильно, что ей удается заставить меня ослабить хватку, затем она высвобождается и валит меня на спину.
Я позволяю ей прижаться ко мне, слезы застилают ей глаза, но выражение ее лица — это выражение воина.
— У тебя есть гребаная невеста, так что у тебя нет никакого гребаного права говорить со мной о любовнике или о сотне таких. Пошел ты, Кирилл! Пошел ты! Пошел ты!
Ее слезы стекают мне на щеку, на нос, и я чувствую их вкус на своих губах.
Мои пальцы впиваются в ее рубашку.
— Ты никогда не оставишь меня, Саша. Никогда.
А потом я притягиваю ее к себе и прижимаю ее рот к своему. Она пытается сопротивляться, но я переворачиваю нас так, что я оказываюсь сверху, а она подо мной.
Я целую ее, и она целует меня в ответ, но вскоре кусает мою нижнюю губу, а затем борется со мной так, что снова оказывается сверху. У меня во рту появляется металлический привкус, и я не уверен, ее это кровь или моя.
Оказывается, это наша смешанная кровь. Когда она отодвигается, ее губы окровавлены, глаза полны слез, а лицо представляет собой карту разрушений.
— Ты никогда не сможешь удержать меня, придурок. Ты сделал свой выбор, а я делаю свой, — она хватает меня за рубашку и бьет по лицу. — Пошел ты!
Затем она отталкивается от меня и бежит к выходу.
Мои губы растягиваются в ухмылке. Неужели она думает, что может бросить меня?
Наверное, она недооценила, что я имел в виду под словом «никогда».
Никогда не наступит тот день, когда Саша перестанет быть моей.
Глава 23
Саша
Я медленно открываю глаза, и сильная головная боль распространяется от висков ко лбу.
В нижней губе ощущается жжение, а мое тело словно набито тяжелыми кирпичами.
Я приподнимаюсь на локтях и стону, когда тошнота подступает к горлу. Черт побери.
Я не пью, так какого черта я употребила столько алкоголя...?
Воспоминания о вчерашнем вечере ударили в мой и без того поджаренный мозг.
Вечеринка, помолвка, то... как Кирилл так легко намекнул, что это нормально, что у него есть Кристина и я.
Я кусала и колотила его и была так решительно настроена уйти, но через несколько шагов я рухнула возле его спальни из-за количества алкоголя, выпитого на голодный желудок.
Должно быть, он отнес меня сюда. Только так я могла оказаться в его постели.
Я оглядываю себя и с облегчением вздыхаю, обнаружив смятую рубашку и даже нетронутые нагрудные повязки.
Если бы я позволила ему возиться со мной после того, как поклялась никогда не приближаться к нему, я бы никогда себе этого не простила.
Боль, которую мне не удалось заглушить даже алкоголем, воскресает из пепла, и мое кровоточащее сердце едва не разрывается от напряжения.
Я сжимаю руку в кулак и бью по центру груди, но мне все еще трудно дышать или даже найти причину, чтобы дышать.
Я начинаю вставать с кровати. Я не могу оставаться здесь, где меня окружает его запах. Он больше не мой. Он Кристины Петровой.
Он никогда не был твоим, идиотка.
От этого напоминания на глаза наворачиваются слезы, и я, спотыкаясь, падаю с кровати так быстро, что проваливаюсь в ворох одеял.
Мои колени принимают удар, и я плачу еще сильнее. В этот момент воспоминания о том, как он нес меня сюда прошлой ночью, всплывают в моей памяти небольшими вспышками.
Я в ужасе хватаюсь за край матраса и вспоминаю свой эпический срыв. Я должна была покончить с этим после того, как ударила его, но когда он перенес меня сюда и уложил на эту самую кровать, я прижалась к его шее и умоляла его быть со мной.
О, черт.
— Что у нее есть такого, чего нет у меня? Почему ты не можешь быть со мной?
— Я выбрала тебя вместо своей семьи, так что меньшее, что ты можешь сделать, это выбрать меня вместо нее.
— Это потому что я недостаточно женственна? Тебе не нравится, что я такая? Я могу отказаться и от этого. Меня могут убить, но кого это волнует? Тебе точно нет, ты, гребаный мудак!
— Не могу поверить, что я посвятила тебе свою жизнь, а ты так легко променял меня на какую-то красивую блондинку. Я, кстати, тоже блондинка. Но мне приходится скрывать это, иначе эти люди найдут меня.
О, нет.
Черт.
Черт!
Я сжимаю голову руками. Не могу поверить, что сказала все это вслух. Я плакала и обнимала его. Потом я оттолкнула его и прокляла его на всех языках, которые я знаю — включая французский. Когда он попытался уложить меня на кровать, я ударила его кулаком в грудь. Он позволил мне делать все, о чем только думал мой опьяненный мозг.
Мне так чертовски стыдно.
Мне действительно не стоило пить. Вообще.
Особенно когда у меня разбито сердце.
Но, опять же, именно по этой причине я и начала пить в первую очередь. Я не могла перестать воспроизводить образ той женщины, его невесты, повисшей на его руке, и мне нужно было заставить это исчезнуть.
Пусть даже на мгновение.
Я не знала, что в процессе я выставлю себя на посмешище.
Я ломаю голову, что еще я могла сказать в таком приподнятом настроении. Это катастрофа, что я упомянула об уходе из семьи. А если бы я еще и раскрыла их личности...
Нет, я не думаю, что раскрыла.
Но было много слез и ругательств, что способствовало моей эпической головной боли.
Я прикасаюсь ко лбу и замираю, вспоминая губы Кирилла на нем прошлой ночью, прежде чем он прошептал:
— Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, проклинать, бить и вымещать на мне все свои эмоции, но тебе не позволено покидать меня.
Думаю, это было примерно в то время, когда я наконец-то заснула.
Мой взгляд вернулся к часам. Одиннадцать утра.
Черт.
Раздается слабый стук в дверь, и я замираю. Если это Кирилл, то я не знаю, как, черт возьми, мне с ним справиться. Мне и так нелегко, что он считает все это нормальным. Как он может думать, что он может обладать лучшим из двух миров, а я буду с этим согласна?
Я втайне гордилась тем, что он никогда не смотрел ни на одну другую женщину так, как на меня. Черт, он даже никогда не смотрел на других женщин, и я была единственным объектом его желаний.
Я даже была очарована тем, как он не мог насытиться мной. Как он прилагал усилия и заставлял меня чувствовать, что дело не только в физической связи.
Но теперь он не только завел себе другую женщину, но и собирается жениться на ней.
Снова раздается стук, и я испускаю вздох. Это не может быть Кирилл. Он не стучит.
Анна входит внутрь, держа в руках поднос, и останавливается, увидев мое состояние. Я, спотыкаясь, встаю на ноги и вздрагиваю от боли в висках.
Она поспешно ставит поднос на тумбочку и усаживает меня обратно.
— Не напрягайся, — говорит она мягким голосом. — Ты в порядке?
Я киваю.
— Кирилл сказал, что ты не очень хорошо себя чувствуешь и тебе не помешает завтрак, — она показывает на купленный ею поднос, похожий на тот, который она бы приготовила для Кирилла.
Анна потеплела ко мне после того, как узнала, что я спасла его в России, и вновь после того случая с картелем.
Думаю, я получила ее одобрение за то, что смогла защитить Кирилла. И ради чего?