Она не спорит, только тяжело вздыхает и негромко произносит:
– Лиз. Я ушла с работы раньше, чтобы провести время с дочерью.
Я иду вперед, не останавливаясь.
Не могу сейчас никого видеть. Я просто хочу побыть одна.
Не знаю, сколько прошло времени – минута, десять, час… Не знаю даже, в каком иду направлении. Парк я давно уже прошла.
Меня нигде не ждут, а матери дома лучше без меня, так же как и мне – без нее. Наш пентхаус огромен, но даже когда мы находимся в разных его концах, напряжение почти осязаемо – я не чувствую себя там комфортно.
Хочется плакать, кричать, биться в истерике! Но ресницы остаются сухими и все, на что я сейчас способна – это изо всей силы пнуть ближайший камень вместе с комом грязи, лежащем на нем, пачкая свои любимые кроссовки. Именно в них я последний год бегала с Евой по утрам и выходила на пробежку в те моменты, когда душу переполняла обида или злость. От этого сразу становилось легче.
Что мне мешает сделать это сейчас?
Ни секунды не раздумывая, я бегу вперед, выплескивая всю ярость и обиду. Скорость – максимальная, но с каждым преодоленным метром силы покидают меня, и вместе с ними – эмоции.
– Еще немножечко, – тяжело дыша, пискнула я, находясь за несколько кварталов до финиша.
У Евы хватило сил засмеяться.
– Наперегонки? – спросила она.
– Не-ет! – простонала я, любуясь спиной подруги.
Ева участвовала в соревнованиях по бегу на длинные дистанции и прекрасно держалась весь путь, я же – прирожденный спринтер, только мучилась от таких пробежек.
На финише подруга заявила мне, что последние сто метров я бежала как тюлень, а я задумалась над тем, как выглядела она, когда на глазах у всех прохожих свалилась в лужу. В ответ на это Ева плеснула в меня водой из своей бутылочки, за что я была ей очень благодарна: в тот летний день мы обе проспали пробежку и вышли позже, когда солнце уже встало, заставив термометр подняться до отметки тридцать четыре.
Яркий свет фар и протяжный рев мотора возвращает меня в реальность. Я с ужасом понимаю, что на меня с бешеной скоростью мчится автомобиль…
Глава 6
Я не могу пошевелиться, будто тело скованно невидимыми оковами.
Говорят, что перед смертью у человека перед глазами проносится вся его сознательная жизнь. На самом деле, это не так. Сейчас в моей голове нет ни одной мысли и ни одного воспоминания. Лишь отчаянный страх и ускоренное сердцебиение, которое, прислушавшись, мог бы сейчас услышать даже водитель этого злосчастного транспорта.
Три, два, один…
В ту секунду, когда должно произойти столкновение, автомобиль, жутко скрипя колесами, останавливается в нескольких сантиметрах от меня.
Теперь я не чувствую абсолютно ничего. Ни страха. Ни облегчения.
Из машины выходит водитель и со злостью кричит на меня, используя, кажется, все ругательства, которые есть в его словарном запасе.
Голос кажется до боли знакомым… нет, таких совпадений не бывает!
Но надежды совершенно напрасны. В том, что передо мной стоит именно Он, нет никаких сомнений.
Какая неожиданная встреча…
Шон обрывает фразу на полуслове и с нескрываемым удивлением пристально смотрит мне в глаза. Я, воспользовавшись паузой, произношу:
– Ты снова чуть не сбил человека. Это твое новое хобби?
Он резким движением руки поправляет волосы, отчего они становятся еще более растрепанными.
– Шелден? Решила отправится вслед за подругой? Что ты вообще здесь, черт возьми, делаешь!?
Его слова бьют больно, как и всегда. Хватки не теряет…
– Бегаю,– тихо отвечаю я и зачем-то добавляю: – Жалеешь, что успел затормозить?
Даю себе обещание, что на этот раз ничего не почувствую.
Проигнорировав мои слова, он разворачивается и собирается сесть в машину, но, словно только что осознав смысл моих слов, замирает, оглядывается.
– Бегаешь? – переспрашивает, пробегаясь взглядом по одежде.
На мне расстегнутая кожаная куртка, черная юбка и кеды. Наверное, не самый лучший костюм для вечерней пробежки…
– Да, – отвечаю я, с вызовом смотря на Шона.
Давай, скажи что-нибудь язвительное. Или посмотри как на умалишенную.
Но он поступает по-другому: обходит машину и зачем-то открывает дверцу пассажирского сидения.
– Садись, – говорит он тоном, не терпящим возражений.
Я не хочу оставаться одна и в то же время боюсь оставаться с Шоном, потому что испытываю к нему совершенно противоречивые чувства. Он не раз делал мне больно: настолько, что становилось тяжело дышать. Но он никогда не толкал меня в пропасть, видя, что я слабо стаю на ногах всего в шаге от нее.
И все же я не нуждаюсь в его помощи. Пусть это будет кто угодно, только не человек, который так умело манипулирует моими эмоциями и бьет без предупреждения. Самый сильный удар – вызвать доверие, а затем с жестоким равнодушием растоптать чувства.