На память приходит рассказ товарища, который ехал в поезде в одном купе с пожилым мужчиной. Дорога длиною в сутки, обычная вагонная скука — разговорились. После бутылки водки пассажир поделился кратким эпизодом своей жизни.
Жил себе человек в каком-то городе. Нормально жил, работал. Жена у него была и дочь. По выходным любил на озере рыбу удить. И так дожил он до тридцати восьми лет.
— Нормальный с виду мужик, — описывал друг тебе пассажира, — спокойный и рассудительный.
В одно обычное воскресенье жаркого лета решил он сходить на рыбалку. Окликнул жену, сказал, что собирается на озеро.
— Ты чего это? — спросила жена удивленно. — У меня день рождения сегодня, гости вечером придут. Ты что, не поможешь мне?
— Она не орала и истерик не закатывала, — пояснял пассажир. — Она вообще никогда истерик не закатывала. Хорошая баба. Толковая.
Мужик спокойно согласился с женой и никуда не пошел.
— В самом деле, помочь же нужно было, — объяснял он твоему другу.
Вечером пришла родня и друзья-гости, все хорошо отужинали, попили водки, попели песен. Нормально, одним словом, отметили день рождения. А на следующее утро мужик встал ранёхонько, собрал в сумку предметы первой необходимости, и уехал из дому. Навсегда.
— С тех пор девять лет прошло, — продолжал мужик свой монолог. — Я больше не видел ни разу ни жену, ни дочь.
— Я и не знал, как на это реагировать, — рассказывал тебе друг. — Если это гон, то уж очень какой-то кривой. Чтобы просто так болтать, можно и поинтересней что-нибудь придумать. Но если это правда, то я вообще ничего не понимаю…
Ты выныриваешь из-под подушки, переворачиваешься на спину и смотришь в потолок. В комнате холодно и тебя начинает знобить. Ты вытаскиваешь из-под себя одеяло, укрываешься. Ты думаешь, а вдруг это действительно было?.. Вдруг человек осознал, что живет, окружая себя собственной ложью о благополучии, любви к жене и дочери, уважении друзей. В один момент просветления понял, что вся его жизнь, не более чем затянувшееся похмелье, с жалкой надеждой на то, что когда-нибудь это похмелье улетучится, и все чудесным образом переменится — в один момент станет лучше. Осознал, что даже не знает, что такое «лучше» — что для неголучше? И оказался настолько сильным, что попытался все изменить. Просто взял и прыгнул в неизвестность. Большой и сильный человек, шагнувший в запредельное. Выпрыгнувший за границы собственных иллюзий. Пославший Ее Величество к чертям собачим.
Тебе двадцать шесть, ты думаешь об этом и чувствуешь, как по спине вдоль позвоночника холодной и скользкой змеей ползет животный ужас.
— Да, — говоришь ты себе. — Иногда легче броситься под колеса грузовика…
Сказать: «Люблю ее…», и тянуть за уши коматозное чувство.
Думать: «Это семья…», и терпеть, давя слезы.
Кричать: «За идею!», и с горящими глазами кидаться на баррикаду.
Хрипеть: «За страну!», и с гранатой в руках ложится под танк.
Молится: «За веру!», и направлять в небоскреб пассажирский лайнер.
А настоящая трагедия… Она возникает, когда иллюзию боятся потерять целые народы. Что есть война, если не противоборство утопий? В Великой Отечественной дрались не люди, шло сражение двух колоссальных заблуждений. В открытом бою коммунизм оказался сильнее.
Иллюзия — это религия Ее Величества. Потеряешь веру, и придет ужас.
За окном уже глубокая ночь, бездонно–черная, словно пропасть, и напряженная, как музыка к фильмам Хичкока. А ты все еще смотришь в потолок, дрожишь и стучишь зубами. Ты не уверен, что этой ночью тебе удастся согреться.
26
С момента окончания войны с Валентиной Сергеевной прошло девять лет. Тебя уже давно не волнуют чужие сломанные игры. Желание правды — садистское желание. Насильственное. Добиваясь её, всегда причиняешь кому-то боль. Может быть, в этом и смысл? Помните карапуза, выдирающего перья у живого цыпленка? С самого рождения человека и начала освоения им окружающего суть правды напрямую связана с разрушением. И разве апологеты истины не заслуженно несут наказание? В порыве утвердить свою идею, сделать ее единственно верной и возможной, они ломают иллюзии сотням, тысячам, а то и миллионам людей — целым народам, чтобы при этом утвердить свою собственную. А люди, как и прежде, не любят, когда их ловят за руку. Подданные Ее Величества, они не прощают такого к себе отношения. И вот результат — распятый на кресте Иисус, призывавший к любви; крестовые походы, благословленные католическими первосвященниками; печальный конец Джордано Бруно; священная инквизиция, именем Господа сжигающая людей на кострах; революции; Третий Рейх; концентрационные лагеря для политических заключенных… Примеров масса, всего и не перечислить.
Все это так очевидно, что становится противно от собственного знания. Это озлобляет пуще прежнего, заставляет все глубже и глубже зарываться в учебники и выискивать в них новые способы борьбы с миром, полным зла и агрессии. Но вместо ожидаемого просветления, вместо желанных ответов, ты получаешь сплетенный змеиный узел тысячи мыслей своих и чужих людей. Постоянно меняясь, этот клубок все растет и сильнее запутывается. Твоя голова, она переполнена миллиардами отдельных частичек, мельчайших крупиц какого-то знания, словно то атомарные пазлы вселенского ребуса. А ты не гений, чтобы решать такие задачи. Недели, месяцы, годы путанных размышлений, и вот результат — ты уже не уверен, что твою злобу и агрессию к окружающему можно объяснить поиском Истины. Ровно, как и желанием Лжи. Ты, как и прежде, всего лишь пешка в Сицилианской защите Ее Величества. А Ложь… она играет по-черному, и ты уже влип в цугцванг. Ходить тебе некуда. Мат — всего лишь вопрос времени, и времени очень недолгого.
Черт бы все это побрал! Купить литр водки и жрать ее, пока Бине не начнет бубнить: «Фрустрация, батенька, фрустрация…» Нарваться на драку, набить кому-нибудь морду! Доказать первому встречному, что он тварь ничтожная!..
— Думаете, я злой? Нет… Просто, кто бы помог разобраться...
Никто не поможет. Никто и не может. Если человек не в состоянии понять себя, как он может понять другого? В твоем языке семь падежей, в финском семнадцать. Одно и то же слово в устах разных людей отличается по смыслу, а иногда и вовсе подразумевают противоположные значения. Философия гуманизма Конфуция писалась китайцем и для китайцев — тебе в ней нечего делать. Понятие американской свободы в корне разнится с твоим собственным представлением о ней… Да что там другие народы, когда невозможно понять соотечественника, даже близкого друга!.. Ты обречен на непонимание. Имя этому — невозможность правды, помнишь? Ты, как и прежде, по другую вселенную.
Но и это еще не все. Где гарантия, что верные ответы уже не были найдены? Что они не отсеялись случайно вместе со шлаком? Принято считать аксиомой, что Истина, как Бог, определяет сама себя, следовательно, узрев ее, сразу должно прийти понимание — да вот же она! Это она и есть! Но с чего бы вдруг? Даже если неожиданно в конце того чертового туннеля покажется свет, неужели это будет выход? Может ведь оказаться, что это дырка ствола, а ты всего лишь пуля, заряженная в патрон... Или что это колодец, а ты почти утонул… Как было бы просто последовать дорогой античных драматургов! Deus ex machina — Бог из машины, спустился, снизошел и запутанный узел непонимания распался, и вот она Истина… Но он не придет. Он никогда не приходит. Он существует для того, чтобы никогда не приходить.
В твоей голове вырисовывается картина: на бескрайней плоскости, условно расчерченной широтами и параллелями, стоят сиротливо люди. Ты смотришь на них и отдаляешься. И чем больше расстояние между вами, тем меньше заметны жесты, чувства и стремления тех людей. В конце концов, они ужимаются в едва различимые светлые точки. На твоем небосклоне их вселенные превращаются в гаснущие звезды… Все они порознь, и все одиноки.
Ты садишься за стол и пишешь очередной рассказ. Теперь не для того, чтобы кому-то чего-то доказать. Не для того, чтобы это читали, но чтобы хоть немного навести в голове порядок. Ты хочешь вылить на бумагу мысли, надеясь, что это поможет выстроить их в логическую цепь, придаст им цельность и осязаемость.