— Ух ты!
— Клёвая штука!
— Не то слово!
Тебе двенадцать лет, и желание доминировать все чаще пробивается наружу. Ты и твои одноклассники — это коллектив, сообщество, в котором хочется иметь вес и значимость. Человек существо социальное, и ты не исключение. До Ницше пока далеко, но мощная формула «жизнь есть борьба за власть» уже сейчас невесомым духом витает над твоим естеством и указывает направление движения. Не то, чтобы ты отдавал себе в этом отчет, не то, чтобы ты целенаправленно и последовательно добивался превосходства, просто иногда неожиданно вспыхивают желания, противодействовать которым трудно, или почти невозможно. Только двенадцать — тебе даже в голову не приходит искать истоки и первопричины тех устремлений. Именно так и происходит в эту минуту — сумасшедший кипящий гейзер срывает клапан и бьет в небо.
Логика твоего восприятия ситуации проста и прямолинейна — вот предмет, который завладел вниманием абсолютно всех. Три человека — целая толпа, стоит и пялится восхищенно на железного идола. Каждый из них хочет владеть им, чтобы с важным видом показывать время от времени, на тихую радость себе и мрачную зависть прочих. Чтобы стать хотя бы на время центром внимания всех остальных. Тех, которые по другую сторону…
Каждый из твоих одноклассников этого хочет и не делает ничего, чтобы это осуществить. Тебе кажется, что они просто слабы для подобного. Твое естество хочет верить, что сам ты сильнее.
А цель — она оправдывает средства. Любой карапуз с пеленок знает тот лозунг. Если желание обладать чем-то невероятно сильно, то средства найдутся и будут обоснованы. Еще в детском саду ты наблюдал товарищей по группе, которые пускали в ход грубую силу, хитрость, товарообмен, а то и попросту воровство, дабы завладеть вожделенной игрушкой. Так что Игнаций Лойола всего лишь сформулировал то, что знал еще в детстве, как и тысячи поколений детей до него. Ты пока ничего не натворил, в данный отрезок времени тобой не совершено никаких преступлений, но те, что будут совершены, уже оправданы. Animus injurandi — готовность совершить преступление, — прочтешь ты двадцать лет спустя в словаре крылатых латинизмов. Но сейчас… Сейчас ты просто заранее себя простил, дал добро на любую акцию. И неважно, что она может быть противозаконной.
Твои действия молниеносны, они настолько быстры, что ты не успеваешь облечь саму мысль в осязаемую форму, а руки уже тянутся к дьяволу, хватают железной хваткой и дергают что есть мочи. С сухим треском черт отделяется от крыла мотоцикла и остается в твоих руках. Теперь он строит рожу только тебе.
Становится жутко тихо. Твои одноклассники, они не верят своим глазам. Они озадачены, слегка напуганы и даже злы.
Одно мгновение, единственное действие и все переворачивается с ног на голову. Через тринадцать лет Эрик Берн расскажет тебе про игры, в которые играют люди, но сейчас тебе ни за что не догадаться — секунду назад ты сломал своим товарищам игру под названием «Как замечательно было бы это иметь!». Откуда тебе было знать, что эта игра не предполагает никаких действий, и что у нее есть граница, переступать которую нельзя?! Переступить ту границу, значит тыкнуть играющих лицом в их собственное самовранье.
Ты смотришь на своих одноклассников и понимаешь, что добился совершенно противоположной реакции. И не видать тебе теперь ни значимости, ни уважения. Ты сломал им игру, а люди не любят, когда их ловят за руку. Их естество, их эго, вскормленное Ее Величеством, не допускает подобного к себе отношения.
— Немец, ты придурок, — говорят одноклассники. Они медленно пятятся, потом разворачиваются и, не оглядываясь, спешно покидают место преступления.
Вот результат твоей воли к власти. И цена ей же.
Ты смотришь на свой трофей, влажный от вспотевших ладоней и уже потерявший всякую актуальность. От желания обладать им не осталось и следа. Вместо этого разгорается обжигающим страхом предстоящее наказание. Сердце лупит так, словно хочет проломить ребра.
«Зачем?! Зачем я это сделал?!» — вопрошает очнувшийся разум. Разум, который проспал самое главное.
Рожа черта трансформировалась в издевательский оскал. Смотреть в его лицо невыносимо и страшно. Ты осторожно кладешь его на переднее крыло и даешь чесу. Цель не оправдала средства. Не в этот раз.
Возвращаться домой обычной дорогой слишком опасно, ты делаешь длинный крюк. Но это не помогает — спустя пять минут тебя настигает рев взбешенного мотора.
Тебе двенадцать лет и ты только что отчетливо осознал — страх наказания намного страшнее самого наказания. Хозяин черта — небритый дядька лет тридцати пяти, хватает тебя за воротник и отвешивает тяжелую оплеуху. Вся левая половина физиономии наливается горячим свинцом. Щеку жжет и саднит, но ты на самом деле чувствуешь облегчение. Бремя ответственности оказалось непосильной ношей, ты не был готов взвалить его на свои двенадцатилетние плечи, и теперь с облегчением променял ту тяжеленную обузу на оплеуху. Все, кульминация наступила, наказание принято, и дальше накал события начинает медленно откатываеться до обычного потенциала.
Ты стоишь и смотришь, как мотоцикл, удовлетворенно урча, удаляется по пыльной грунтовке. Твои колени дрожат, ты не можешь сделать ни шагу. Тебе еще не доводилось испытывать подобное нервное напряжение, и сейчас ты попросту валишься с ног. Ты вымотан до предела. Но хуже всего другое — стыд, едкой кислотой разъедающий кишки и желудок. Ты понимаешь, что все произошедшее — плод твоей собственной колоссальной глупости. Твое мелочное желание сиюминутного внимания товарищей позволило глупости возобладать над разумом, встать у руля.
Прежде, чем чего-то захотеть, подумай, действительно ли ты этого хочешь, — вот что огромными буквами ты будешь писать сегодня вечером на стене своей комнаты. В копилку ярких дней упала еще одна звенящая монета-воспоминание, монета-знание: глупость — необузданный, огромный и злой пёс Ее Величества.
8
Те злосчастные часы всего лишь переходный этап между игрушечными машинами и более сложными системами. В три-четыре года ты с энтузиазмом отламывал от разноцветного миниатюрного транспорта колеса и вскрывал трупы беззащитных кукол. Как правило, ты старался выбрать самые замысловатые по конструкции игрушки. Процесс вандализма над дешевыми жертвами не давал тебе достаточного удовлетворения. Чем сложнее была вещь, тем с большим воодушевлением ты громил и резал. Эти нагромождения из шестеренок, винтиков и шпонок! Эти лабиринты из проводов и трубок! Так хочется распутать весь этот клубок и добраться, наконец, до самого сердца, до самой сути! Это называется путь познания. Прежде, чем что-то понять, приходится это разрушить.
В тринадцать лет ты распаиваешь на отдельные радиоэлементы прекрасно работающий радиоприемник «Океан». Родителям приходится долго объяснять, что тебе был нужен транзистор, который не продается в магазине. Хотя на самом деле — это абсолютное вранье. После долгой перепалки приходится пообещать отцу собрать другой приемник. Впрочем, обещание так и останется только обещанным.
Тем же путем старый телевизор превращается в груду разнообразных запчастей. Ты смотришь на эту кучу, и испытаешь восхищение, и легкое разочарование — истина опять ускользнула. Разобранная, расчлененная на отдельные органы, система становится мертвой по-настоящему, лишенная искры жизни, души. Собрать назад все это тебе не удастся, по крайней мере, еще лет пять, но ты и не пытаешься. Реанимировать сломанное в твои планы вообще не входит. Главное, что ты сумел уничтожить то, что кто-то с таким трудом и тщательностью делал. Ты во власти чувства превосходства. Не это ли испытывает убийца, разрушая созданное природой или Богом? Может быть, в процессе познания нас больше всего и притягивает момент агрессии и разрушения? Наверное, помноженная на поиск истины, эта тяга к деструкции становится особенно заманчивой и желанной.
Нет смысла упрекать ученых за то, что они ставят опыты на животных. Каждый ребенок подобным образом изучает окружающее. Кому не знакомы садистские сцены, когда четырехлетний карапуз увлеченно откручивает хрипящему цыпленку лапу? Или пытается отрезать котенку хвост? Или топчет ножкой слепого щенка? Вглядитесь в его лицо, там нет и намека на злость или жестокость. На физиономии карапуза только усердие и сосредоточенность. Знакомьтесь, это лицо нашей науки — интерфейс познания. Именно так человечество изучает мир.