— Ладно, — примирительно сказала я. — Спасибо за цветы.
Легкое принятие извинений его явно удивило, но он медленно кивнул, отступив от порога.
— Не за что. Мне правда жаль.
— Ага, — я оглядела его, освещаемого фонарем на крыльце. Он носил костюм, на этот раз не тройку, висевший на шее галстук был развязан, а верхняя пуговица рубашки — расстегнута. Если судить по внешнему виду, ему нужно было поесть и поспать, а я могла помочь ему только с одним.
Я отступила и придержала дверь.
— Хочешь зайти? Я могу подогреть лазанью, если ты голоден.
Он робко улыбнулся, и это выражение выглядело просто незаконно привлекательным на его красивом лице.
— Конечно, — медленно сказал он. — Если ты не против компании.
Роберт съел три огромных квадрата лазаньи, а потом набросился на начатый пазл. Я сидела, скрестив ноги, на мягком стуле и наблюдала, как его руки движутся по доске, словно он ребенок из «Менса», занятый кубиком Рубика.
— К тому же, если говорить о путешествиях, — он вставил темный кусочек на место. — Я не хочу переживать за них, пока их везут в переноске где-то там, в багажном отделении.
Он перечислял все причины, почему у него не было домашнего питомца, и все они казались весомыми, если воспринимать его как бездушный объект и не брать в расчет радость, которую животное привносило в человеческую жизнь.
— Как часто ты путешествуешь? — я качнула бокал, наблюдая за переливами бордовой жидкости.
— Нечасто, — признал он. — Прошлым летом я был на озере Тахо. Но знаешь, в какой-то момент я буду путешествовать.
— Конечно, — я сделала глоток. — Трудоголик, женатый на своей работе. От одного зависимого другому, я тебе скажу, что путешествия не станут реальностью. Ты же это знаешь, да?
Он поморщился.
Я взяла кусочек и осмотрела рисунок на нем.
— Я соболезную, что такое случилось с твоим сыном.
После того как Роберт ушел из моего дома, я поискала информацию о нем в Интернете. Впечатляющая история судебных дел и юридические почести оказались похоронены на шестой странице результатов поиска за статьями из национальных новостей, пресс-релизами и сотнями видео и постов, ищущих зацепки и добивающихся правосудия для Гейба Кевина. Половина новостных результатов принадлежала периоду исчезновения. Другая половина была опубликована после того, как за заводом по переработке в Бербанке обнаружили тело его сына с грубо вырезанным на груди сердцем и выброшенными в мусор гениталиями. Шестая жертва Кровавого Сердца, носящая его фирменные отметки.
Он поднял взгляд от пазла и посмотрел мне в глаза. В тусклом освещении бара я не разглядела глубину скорби — в его глазах плескалась боль. Она искажала лицо. Отягощала фигуру.
Я лечила нескольких пациентов, потерявших ребенка. Скорбь никуда не уйдет. Она немного растворится в его глазах. Он научится лучше ее маскировать, прятать, но она навсегда останется с ним. Потерять ребенка равноценно потере конечности. Напоминанием об этом было каждое движение, пока новые изменения в жизни не становились полноценной частью личности.
Он поджал губы.
— Не нужно соболезнований. Это мне его не вернет.
Нет, не вернет. Я сменила тему:
— Как я понимаю, тебя держат в курсе новостей касательно ареста.
— Ага, — он перебрал кучку беспризорных элементов пазла. — Ты осведомлена об убийствах Кровавого Сердца?
Я была одержима убийцами, поэтому самый известный серийный убийца Лос-Анджелеса был под моим микроскопом с самого начала. Я приподнялась на стуле и взяла бутылку, доливая вино в свой бокал. Не спрашивая, подлила и ему.
— Это по моей части, так что да. У меня профессиональный интерес к убийствам.
— В ночь, когда мы познакомились, ты сказала, что часто даешь экспертные показания.
— Верно.
— Составляешь психологические портреты?
— Иногда, — к чему он клонил?
— Когда-нибудь делала подобное с серийным убийцей?
— Только в медицинском.
Он ничего не сказал, поэтому я выждала, пока он все обдумает. Я вставила на место кусочек пазла, обнаружив его место.
— Я бы хотел тебя нанять.
— Для чего?
— Для начала, чтобы составить психологический портрет Кровавого Сердца.
Я могла бы состряпать неплохой портрет за день, поскольку знала о его убийствах уже многое. Но Роберта Кевина, вероятно, «неплохое» бы не устроило.