– Вы понимаете, мистер Джонас, что нам пришлось позаботиться о ее и своей безопасности. Поэтому я и приказала надеть на нее эти легкие кандалы. Обычно удается обходиться и без этого, но здесь несколько другие обстоятельства. Теперь ей придется смириться со своей судьбой. У нее европейское образование, она говорит по-французски, по-испански и по-английски. Полагаю, что этим ее достоинства далеко не ограничиваются, и не сомневаюсь, что вы обнаружите их еще прежде, чем продадите ее.
Слушать, как донья Инес говорит о ней как о бессловесной рабыне, было само по себе невыносимо, но грубое исследование, которому подверглось ее голое тело, оказалось несравненно мучительнее. Когда завершилось и это издевательство, ей швырнули кусок ткани и перетащили на судно – уродливую черную посудину, покачивавшуюся в том месте, где они причалили накануне.
Мистер Джонас уже загрузил трюм рабами. До Марисы доносились стоны и звон тяжелых цепей, по сравнению с которыми кандалы у нее на руках и ногах казались игрушками.
Человек, посадивший ее на корабль, имел широкую багровую физиономию с грубыми чертами и маленькие злобные глазки, в которых не было даже любопытства.
– Ишь, какая светленькая! Смешанная кровь?
Больше он ничего не сказал. Мариса получила из его рук миску с гадкой рисовой похлебкой. Он стоял над ней, пока она утоляла свой волчий голод, после чего отвел в каюту самого Джонаса, как можно было понять по ее убранству, претендующему на роскошь. Койка была застелена красным бархатным покрывалом, к стене был прикреплен стол с небрежно выдвинутыми ящиками, из которых вываливались кипы бумаг. Из стены напротив койки торчали две пары железных колец – для рук и для ног.
Краснолицый подтолкнул Марису лицом к стене, немилосердно тыкая ее пальцем в поясницу. Мариса прекратила всякое сопротивление. Издевательства, которым она подвергалась на протяжении последних часов, не прошли даром: она уже чувствовала себя животным, бессловесной скотиной, которую станут перепродавать столько раз, сколько вздумается хозяевам. Держаться ей помогали разве что оставшиеся в памяти слова Полуса, которые он шептал ей напоследок: «Не сопротивляйся! Всех нас ждет свобода». Но и это напутствие ей было нелегко припомнить.
Когда ее заставили расставить ноги и раскинуть руки, чтобы в таком виде приковать к стене, она не могла не застонать от боли и от страха.
– Ты почти белая, поэтому я дам тебе неплохой совет, – донеслись до нее слова краснолицего. – Не огрызайся и терпи. Он не оставит на тебе следов, потому что собирается взять за тебя хороший куш. Не забывай!
Однако по прошествии короткого времени ее охватил безумный страх, к которому примешивалось престранное чувство, будто все это происходит во сне.
Взойдя на борт своего невольничьего судна, Джонас дождался, пока экипаж молча отдаст швартовы, и двинулся к своей каюте, только когда стала удаляться опустевшая пристань.
Глава 47
Генерал Джеймс Уилкинсон спокойно и без огласки покинул свою штаб-квартиру в Сент-Луисе и спустился вниз по реке. Проведя некоторое время в Нэтчезе, он прибыл на несколько дней в Новый Орлеан. Там он, не желая привлекать к себе внимание, снял комнату на втором этаже элегантного игорного заведения на Ройял-стрит, скрывавшегося за вывеской заурядного кафе. Там он принимал посетителей. Одни посещали его тайно, пользуясь особой лестницей, скрытой от посторонних глаз, другие – открыто. Под конец генерал приказал разыскать некоего человека, без которого не мог обойтись. Этого человека, как и ожидалось, удалось обнаружить в укромном местечке, где собирались любители особой игры в кости, завезенной в Новый Орлеан Бернаром Мариньи.
Доминик Челленджер был здесь не единственным американцем, однако ладно скроенная одежда и кружева на воротнике и на манжетах, а также темные волосы и прокаленное зноем лицо превращали его в настоящего креола. Уилкинсон нахмурился было, но, имея привычку скрывать свое недовольство, любезно улыбнулся. Наконец Доминик, нехотя извинившись перед партнерами на безупречном французском и собрав выигранные деньги, последовал за генералом в его апартаменты. Там он опустился в огромное бархатное кресло, с наслаждением вытянув длинные ноги.
– Прошу прощения, сэр, но в игре только что наметился интересный поворот. К тому же мне, как ни странно, везло.
Безмолвный чернокожий слуга принес дымящийся кофе с ликером. Уилкинсон подвинул гостю графин и фарфоровую чашку, обнажив в мимолетной улыбке острые акульи зубы.
– Зачем вы тратите время на игру – ради удовольствия или из желания выиграть? Насколько мне известно, вам предстоит брак с богатой наследницей?
– Наша помолвка по-прежнему в силе. Разве что-то в силах нам воспрепятствовать? Наша свадьба состоится в следующем месяце. Итак, чем обязан вашему вниманию?
Уилкинсон отхлебнул кофе, еще раз улыбнулся и укоризненно покачал головой.
– Предлагаю вести дела на креольский манер. Если кофе вам не по вкусу, попробуйте восхитительный коньяк. Этот сорт называется теперь именем Наполеона. Его доставляют прямо из Парижа.
Доминик хмуро рассматривал янтарную жидкость в узкой рюмке, гадая, что задумал пройдоха Уилкинсон на этот раз. Если речь снова зайдет о вылазке на испанскую территорию, то у него уже был заготовлен ответ. Он не желает больше рисковать головой, нравится это Уилкинсону или нет. Однако следующие слова компаньона заставили его вскинуть голову и прищурить серые глаза.
– Париж и Наполеон! Это кое о чем мне напомнило, если вы ничего не имеете против сплетен. Речь о злополучной сеньорите де Кастельянос… Об этом пока еще мало кому известно, но я знаю, что на ваше молчание можно положиться.
– О чем вы?
Настал черед генерала лениво развалиться в кресле, наслаждаясь горячим кофе с щедрой добавкой ликера.
– О том, какой неожиданный оборот принимают порой события. Не знаю, как точнее назвать случившееся – скандалом или трагедией. В общем, донья Инес получила «Конграсиа».
Уилкинсон удовлетворенно отметил, что полностью завладел вниманием своего компаньона. Доминик Челленджер напрягся всем телом, хотя и продолжал разыгрывать праздное безразличие.