– Мариса! – На одно мгновение ей показалось, что он собирается заключить ее в объятия. Страдальчески ли он выкрикнул ее имя, или она приняла желаемое за действительное?
У Доминика было больше опыта по части сокрытия своих чувств, чем у нее. Он уронил руки, и между ними разверзлась бездна. Облекая ее испуганные мысли в слова, он изрек:
– Ни мне, ни тебе нет нужды возвращаться в прошлое. Раз ты отказываешься внимать голосу разума, я расскажу тебе, как все будет. Лучше уймись, иначе я не успею рассказать тебе всего. И не вздумай бежать! Тебе все понятно?
– Нет! – крикнула она и, не желая больше смотреть на бесстрастную маску, в которую превратилось его лицо, и чувствовать на себе его холодный взгляд, попыталась вырваться. Он удержал ее и опять повернул к себе лицом.
– Пока не время! Я должен кое-что добавить, хочешь ты этого или нет.
– Мне не нужны твои оправдания! Я тебе мешала, и ты меня продал…
– Неправда! Выслушаешь ты или нет? Тебе еще предстоит быть проданной – испанцам. Советую тебе покориться.
– Покориться?
– Разве тебе впервые? – Она задохнулась от неприкрытой беспощадности этих слов. Он продолжал наносить ей удары: – Осталась только одна маленькая загвоздка: у племени команчей есть традиция не возвращать пленницу, пока ее не изнасилует кто-нибудь из их племени.
У нее округлились глаза. Она отказывалась верить своим ушам и глазам, читавшим на его лице подтверждение этих слов. Она оглушенно замотала головой.
– Нет! – Она не знала, произнесла ли это слово вслух или только подумала. Она отказывалась слушать этот бред, который он называл голосом разума. Неужели это самый страшный сон из всех, которые ей приходилось видеть?
– Таким способом они дразнят испанцев… Мариса, у меня нет больше времени на объяснения. Я поговорил со Стоящей Антилопой – сильным вождем, который будет тебе хорошим защитником. Отмучившись разок, ты будешь среди них в безопасности. Больше они тебя не обидят – он дал мне слово, а оно у него верное. Ты будешь пленницей только по названию: он обещал поселить тебя в своем вигваме и обращаться с тобой как с почетной гостьей или собственной дочерью, пока не придет время отвезти тебя в Сан-Антонио. Ведь у тебя там друзья, знакомые…
Она вырвала у него руку и попятилась. Ветер трепал ей волосы и заставлял жмуриться.
– Оказывается, я тебя совсем не знала! Ты отдаешь меня вождю по имени Стоящая Антилопа, чтобы он подверг меня насилию, а потом обращался как с дочерью? Не проще ли было бы просто меня убить? Я бы предпочла смерть. Может, облегчить тебе задачу и самой уйти из жизни?
Внезапно она выбросила руку, чтобы схватить нож, который он всегда носил на поясе, но он поймал ее за запястье и стиснул, заставив бессильно забиться.
– Ты все еще не понимаешь… – Его голос был так же напряжен, как ее нервы. – Несколько лет назад я стал членом этого отряда команчей. Думаешь, я отдам тебя другому? Если уж кому-то все равно предстоит тебя обидеть, то пусть лучше это буду я.
Она мгновенно перенеслась в прошлое, когда к ней с такой же издевкой обращался голос с ирландским акцентом, прежде чем поставить ей на бедро огненное клеймо и надругаться над ней.
– Не смей!!! – Она чуть не оглохла от собственного визга, от которого у нее затряслась голова. Ей ответил своим гортанным клекотом ястреб, паривший в небе. – Пожалуйста, Доминик! Не надо так, не надо!
Она слышала и чувствовала, как трещит ее одежда. До нее доносились голоса. Она знала, что все происходит на глазах у индейцев. Он притащил ее в индейский лагерь, разбитый рядом с лагерем бледнолицых, где первым ее побуждением было притвориться мертвой. Она не желала знать, что с ней вытворяют!
Но он вернул ее к действительности ударом по лицу.
– Сопротивляйся! Или ты всегда покоряешься насилию?
Она стала остервенело царапаться, кусаться, лягаться. При этом ее не оставляло ощущение, что все это происходит с ней не впервые. Он отвесил ей еще одну пощечину.
– Дикая кобылка! Сколько же потребуется всадников, чтобы тебя объездить?
В конце концов она обессилела от борьбы, совсем как лошадь в загоне. Он взгромоздился на нее, прижав ее раскинутые руки к земле и заткнув поцелуем рот, из которого лились крики ненависти и унижения.
Дальнейшее причинило ей только боль. Ее тело отказалось готовиться, и она чувствовала себя как девственница, лишаемая невинности. Отсутствие кровотечения было с лихвой восполнено побоями.
Все произошло очень быстро. У Марисы кружилась голова, руки и ноги налились свинцом.
«Если кому-то предстоит тебя обидеть, пусть это буду я…» Сделав все в точности так, как обещал, он завернул ее, полуголую и дрожащую, в собственную рубаху. Теперь над ней смогло бы надругаться племя команчей в полном составе – она все равно не смогла бы сопротивляться.
Тем не менее ничего похожего не произошло. Индианки, не знающие сострадания к пленницам, поначалу с любопытством таращились на нее, но потом приняли ее в свою среду, особенно когда она облачилась в одежду из оленьих шкур, подаренную ей несколькими неделями раньше. Впрочем, уже по прошествии нескольких часов Мариса была вынуждена с горечью признать, что ее не столько принимают, сколько терпят. Это слово точнее передавало ее сомнительное положение в племени – то ли пленницы, то ли гостьи, то ли временной дочери – до тех пор, пока не настанет время заломить за нее цену повыше. Зато у нее были собственные кони, что придавало ей уважения в глазах нерменух, ценивших коней выше, чем женщин. То было ее приданое, словно она в действительности была индианкой. Животные были несказанно красивы, особенно ее золотисто-гнедой жеребец Оро, которого объезжал для себя сам Доминик. Теперь Оро принадлежал ей; а ведь какие-то два месяца назад он свободно скакал по прерии и имел богатый выбор робких кобылиц…
Как это понять? Ей не хотелось ломать голову. Проще было смириться с судьбой и попытаться использовать происходящее себе на пользу, как она делала прежде. Ведь теперь она была женщиной Стоящей Антилопы. Он не взял в поход жену, поэтому ей приходилось готовить ему еду, снимать шкуры и освежевывать его добычу. Тому, чего она пока что не знала, ее торопились обучить другие женщины. Не настало ли время пригнуть голову и покориться, а не сопротивляться року? Напрасно она когда-то надеялась на счастье…