Мариса пятилась от нее помимо собственной воли, напуганная ее бесстрастным тоном и ядовитыми словами, отравлявшими сам воздух гостиной. Внезапно дверь распахнулась. Она с облегчением увидела Филипа и бросилась к нему. Позади нее раздался хриплый смех и слова:
– Заберите ее с собой, сударь. По-моему, она ни на что не годится.
Ей казалось, что свершилось чудо: она снова оказалась на солнце, Филип обнимал ее и шептал на ухо, что ей больше нечего бояться, что отныне он станет о ней заботиться. Совсем скоро придет конец этой страшной неразберихе.
– Но она… Ты не представляешь, чего она только не наговорила. Она такого…
– Тсс, любимая! Все это не имеет значения. Она полубезумная фанатичка, ненавидящая всех и вся. Забудь о ней! Теперь, когда ты пришла ко мне по собственной воле, мы сможем быть вместе, и пусть остальные идут ко всем чертям! Мы уедем на время в Вест-Индию и переждем в тиши, сколько понадобится. После этого мы возвратимся в Англию, и ты станешь моей женой.
Ее прежний задор, смешанный с негодованием, был теперь побежден страхом. Мариса не стала спорить и не возражала, когда Филип высадил ее на Гросвенор-сквер, пообещав вернуться за ней не позднее чем через час.
Ей было достаточно уверенности, что дома она не столкнется с Домиником. Она постаралась прогнать из головы все тревоги. Как выяснилось, данные ею ранее приказания были выполнены, вещи собраны.
Оставалось только исполнить долг. Она без всяких опасений села и написала письмо графу ди Чиаро, в котором изложила все, что запомнила. Кучер был крайне удивлен, но, получив хорошую мзду, пообещал передать запечатанное письмо лично в руки графу.
Теперь ей предстояло всего лишь дождаться Филипа и обещанной им свободы.
Глава 30
– Мы едем в Корнуолл, – заявил Филип с уверенностью, противоречившей его мягкой натуре. Видя вопросительный взгляд Марисы, он сжал ей руку. – Мне надо повидаться с дядей, дорогая. Он хочет увидеть тебя, то есть нас с тобой, вместе. Ему принадлежит большое имение на Ямайке, которое он собирается нам передать, – ты представляешь, что это значит? Несколько лет за океаном, зато роскошная жизнь среди принадлежащих тебе рабов! Потом наступит долгожданная свобода, мы поженимся и возвратимся в Англию как муж и жена. Для местных плантаторов мы уже будем женаты. Как видишь, тебе совершенно не о чем тревожиться. Я позабочусь о тебе и все сделаю для твоего счастья. Клянусь, так и будет!
Приняв решение бежать с Филипом, она жила как в тумане. Наконец-то свобода от страха и интриг, от тени загадочного Убийцы, даже от графа ди Чиаро! Но обретет ли она долгожданную свободу? Как поступит Доминик, вернувшись из своей таинственной поездки на побережье и узнав о ее бегстве?
Филип ликовал и нисколько не заботился о последствиях. До Корнуолла они добрались с почти головокружительной скоростью, лишь несколько раз остановившись для смены лошадей и проведя всего одну ночь в придорожной гостинице. Там он снял для нее отдельную комнату, заявив, что с ее горничной произошел по пути несчастный случай. Ее он назвал виконтессой Стэнбери, себя – ее кузеном. Они совершали поездку в украшенной гербом карете, с вооруженным верховым эскортом; ни владелец гостиницы, ни его жена не посмели возразить и отправили свою дочь наверх, поручив ей исполнять при виконтессе роль горничной.
Мариса спала беспокойно, несмотря на смертельную усталость и полное изнеможение после неимоверного душевного и телесного напряжения последних суток. Рано поутру они снова пустились в дорогу. Филип сидел рядом, с трудом сдерживая волнение. Ей о многом хотелось его расспросить, однако она не сделала этого. Он тоже предпочитал молчать, занятый собственными мыслями, и лишь изредка интересовался, удобно ли ей.
Почему она внезапно перестала испытывать какие-либо чувства? Ведь она спасается бегством, да еще вместе с Филипом! Ей следовало бы торжествовать, а она… «Я уже не знаю, чего хочу», – устало подумала она, притворяясь спящей. Перед ее мысленным взором тут же предстала мадам де л’Эгль с искаженным от злобы лицом, когда она вспоминала мать Марисы. Может быть, Убийца – это сама мадам? Она знала буквально каждого и имела много причин для ненависти… Потом Мариса увидела лицо Доминика, услышала его гортанный смех и напряглась всем телом. Неужели это он поставил на ней позорное клеймо и так жестоко над ней надругался? Зачем? Она еще раз испытала отвращение к самой себе за то, что отдалась ему в ту ночь, когда он в шутку назвал ее Золушкой, принес ей забытые в кабинете туфельки и забрался в ее постель. Кто же в таком случае тот, другой, о котором мимоходом обмолвилась мадам? Разобраться во всем этом было выше ее сил. Ей не хотелось ни о чем думать. Гораздо безопаснее было мечтать о будущем с Филипом.
Видимо, она все же уснула, потому что очнулась от толчка – он положил руку ей на плечо и легонько потряс:
– Мы уже почти на месте. Чувствуешь запах моря?
Только тогда она испуганно сообразила, что и Корнуолл лежит на морском побережье.
Старый каменный дом со слепыми окнами, окутанный туманом, застыл в вечном ожидании, как и подобает преданному другу. Мариса не любила ни этот дом, ни всю эту местность с древней, полной жестокостей историей и мрачными рассказами о ведьмах и домовых. Туман поднимался от моря, преодолевая скалы, стелился по болотам, клубился среди старых, замшелых деревьев и подползал к дому; окружавший дом парк не только не останавливал, а, напротив, привлекал его. При появлении кареты он хлынул за ней и затопил ее, как молочно-белая река, поглощающая без остатка стук конских копыт.
Мариса радовалась, что на сей раз их сопровождают четверо дюжих молчаливых молодцов. Они взяли под уздцы лошадей, позволив Филипу и Марисе выбраться из кареты.
Их встретили тишина и неподвижность. Даже старик дворецкий, открывший им парадную дверь, говорил вполголоса. В их честь не зажгли ярких огней, мрак холла с грехом пополам рассеивал один-единственный светильник. Уже сгущались сумерки; похоже, здесь не торопились ярко освещать комнаты.
Марису обуревали противоречивые, полные тревоги мысли. Оказавшись в доме, она повисла на руке Филипа.