Джей засмеялась.
— Нет, он, скорее, казался самодовольным по этому поводу.
— Он определенно был настроен на то, чтобы получить этот кофе. Возможно, мы начнем с легкой диеты с завтрашнего дня, так что сила постепенно станет возвращаться к нему.
— Вы не знаете, когда его переведут из отделения интенсивной терапии?
— Не знаю. Это решение должен принять майор Ланнинг, — медсестра улыбнулась перед уходом, возвращаясь к своим обязанностям.
Джей направилась в комнату отдыха, чтобы купить попить, и решила воспользоваться тем, что в комнате никого не было, и побыть в одиночестве.
Ее терзало какое-то смутное беспокойство, но она не могла точно определить его причину. Или причины, подумала она. Частью этого, конечно же, являлся Стив и ее собственная неуправляемая эмоциональная реакция на него. Она не хотела полюбить его снова, но не знала, как бороться с этим, хотя понимала, что должна бороться. Джей не могла полюбить его снова. Это слишком опасно. Она знала это, отчаянно повторяла себе снова и снова, что не позволит этому случиться, хотя допускала, что могло быть уже слишком поздно. Другая часть ее беспокойства также была связана со Стивом, но девушка не до конца понимала, почему.
Назойливое ощущение того, что что-то упустила, не оставляло ее в покое, что-то, что она должна была заметить, но не смогла. Возможно, Стив тоже ощущал это, судя по всем тем вопросам, которые задавал. Он не доверял Фрэнку на сто процентов, хотя она и предполагала, что это случится, когда посвящала Стива в происходящее. Но Джей знала, что могла бы доверить Фрэнку как свою жизнь, так и жизнь Стива. Так почему же она продолжала чувствовать себя так, будто должна знать больше, чем уже знала? Был ли Стив в опасности из-за того, что невольно увидел? Был ли фактически вовлечен в произошедшее? Она не так наивна, чтобы не понять, что большинство фактов держали от нее в секрете, но и не ожидала, что Фрэнк выложит ей все, что знает. Нет, это не то, что ее беспокоило. Чувство беспокойства вызывало что-то, что она должна видеть, что-то, что было очевидно, но она упустила это. Какая-то незначительная деталь, которая не вписывалась в общую картину, и пока она точно не определит, что же это, она не сможет избавиться от снедающей ее тревоги.
Стива перевели из интенсивной терапии два дня спустя в отдельную палату, и охранники из военно-морского флота сменили месторасположение. В новой палате был телевизор — именно то, чего так недоставало в палате интенсивной терапии, и Стив настаивал на том, чтобы слушать каждый выпуск новостей, как будто искал подсказки, которые снова соберут для него в единое целое все недостающие части головоломки. Проблема состояла в том, что он, казалось, интересовался всем, что происходило в мире, и мог обсуждать политику других стран так же легко, как и вопросы внутренней политики. Это тревожило Джей, ведь Стив никогда не интересовался подобным, и в то же время глубина его познаний доказывала, что он сильно увлекался этим. Все указывало на то, что он был намного более вовлечен в ситуацию, которая почти убила его, чем, возможно, думал Фрэнк. Или, вероятно, Фрэнк на самом деле знал обо всем. У него было несколько долгих приватных разговоров со Стивом, но Стив все еще осторожничал. Только с Джей он терял свою бдительность.
Множество ран удерживало Стива в постели намного дольше, чем это могло бы быть, но он был не в состоянии воспользоваться костылями из-за обожженных рук. Физическое бездействие раздражало его, отрицательно сказываясь на его терпении и хорошем настроении. Он быстро определил, какие телешоу ему нравятся, отказываясь смотреть телевикторины и мыльные оперы, но даже выбранным программам, по его мнению, чего-то недоставало, так как большая часть действия на экране была визуализирована. Способность только слушать раздражала его, и вскоре он стал просить включать только новостные каналы. Джей делала все, что было в ее силах, чтобы развлечь его. Ему нравилось, когда она читала ему газеты, но по большей части он просто хотел говорить.
— Расскажи мне, как ты выглядишь, — попросил он однажды утром.
Эта просьба взволновала ее. Когда тебя просят описать себя, чувствуешь себя до странного смущенным.
— Ну, у меня каштановые волосы, — начала она нерешительно.
— Какого оттенка? Красноватого? Золотого?
— Золотого, думаю, но скорее темно-золотого. Цвета меда.
— Они длинные?
— Нет. Почти до плеч и очень прямые.
— Какого цвета твои глаза?
— Синего.
— Продолжай, — упрекнул он после минуты молчания, когда она ничего не добавила. — Какого ты роста?