— Хорош мирный человек! — зашипела Сусанна. — Офицер бывший, сколько на его совести жизней, а? Одной ли больше, одной меньше…
— То война, а то — жену родную извести!
— Большая разница для Филиппа Илларионыча!
— Разница!
— А вот и нет… Матушка, да что вы в самом деле? Уговор у нас с вами был?
— Был.
— Так вот извольте падчерицу мою принять. А уж как она очнется, так сами от нее все и узнаете, — усмехнулась Сусанна, про себя подумав, что когда Нелли очнется, то она вовсе ничего не сможет никому рассказать по причине полного беспамятства, ибо чухонское зелье, как было обещано, напрочь у человека память отшибает. — Ежели вы насчет денег беспокоитесь, то вот вам и деньги. — Она протянула монахине увесистый кошель.
— Может, ее сестру позвать? — с сомнением произнесла мать Ефимия. — Глядишь, она скорее опамятуется…
— Нет! — резко воспротивилась Сусанна. — Этого делать вовсе не надобно.
— Отчего ж не надобно? Родная кровь, опять же утешение может преизрядное подать сестра Устиния.
— Нет, матушка. И позвольте мне настаивать на том, что сестры пока видеться не должны.
Настоятельница взглянула на Сусанну:
— Что ты так тому противишься, дочь моя?
— Стало быть так надобно!
— Ну, будь по-твоему… — В сущности, матери Ефимии было все равно, как поступить.
Подозревая все же тайный и недобрый умысел в Сусанне, она положила не торопиться и поступать исходя из обстоятельств.
Нелли была тотчас перенесена в одну из уединенных келий. К ней приставили сестру-лекарку, которой было велено никаких усилий не употреблять, но когда Елена придет в себя всячески ей в оном поспособствовать и ничего не сообщать о том, что с ней произошло, если начнет она спрашивать.
Стены… Потолок каменный… Будто уже все было, будто она все это видела… Да как низко, над самым лбом стена, ажно дышать нечем: вот-вот завалит, задушит, злодейка-стена…
Нелли застонала. Кто-то склонился над ней: лик бледный, плат черный, голосок тихий, а глазки любопытные, живые, ровно мышки мечутся по клети…
— Ты кто? — шевельнула губами Нелли.
Вот диво: голоса будто и нету вовсе!
— Сестра Федосья, — молвили серые губы, а глазки заблестели еще больше.
— Где это я? — шепнула Нелли.
— А ты не помнишь ли сама, касатка?
— Нет, не помню, — покачала головой Нелли после долгого раздумья.
— А как ты попала-то сюда? Неужто не помнишь? — Сестра Федосья склонилась еще ниже над Нелли.
— Нет… — еще раз молвила Нелли.
— Болезная, сиротка обиженная… — запричитала монахиня.
«Ничего не помню, а стены помню… Разве такое может быть? — подумала Нелли. — А звать меня как?..»
Вовсе ничего в голове не было, ну ни единой мысли!
— Скажи мне, Христом-Богом тебя молю, кто я? — Нелли стиснула руку монахини.
— Нет, не велено мне… — покачала головою сестра Федосья.
— Отчего не велено? Кем не велено?
— Они сами придут и все тебе скажут, касатка… Страдания твои уменьшатся, милая… А пока терпи! Господь терпел, и нам велел… — певуче прибавила она.
Нелли запрокинула голову и закрыла глаза. Минут десять пролежала она без движения, но вспомнить так ничего и не смогла… Тут заскрипела дверь, раздался шепот новых голосов:
— Ну, как она? — шепнул молодой голос.
— Да, кажись, в себя пришла. — Это была сестра Федосья.
— Помнит что али нет? — То был уже другой голос.
— Нет, вовсе ничего не помнит…
— Что за яд такой? Не убивает, а память забирает, — молвил все тот же голос.
— Особое, видать, зелье! Небось иноземное, а чего от братца вашего ждать? Он по землям иным много ходил… — вступил в беседу молодой голос.
— Ну-ну! Ты про брата моего помалкивай, не то…
— Не то что?
— Не здесь о том говорить, дочь моя…
— Верно, матушка, не здесь, — согласился молодой голос.
— Пойдем покуда отсюдова. А ты, сестра Федосья, будь при госпоже неотлучно. Глаз с нее не спускай! — приказал второй голос.
— Да, матушка, — покорно согласилась Федосья.
Дверь скрипнула и вновь затворилась. Нелли так и не приоткрыла глаз. Ах, что за знакомые голоса! И что за напасть — ничего вспомнить силы нет…
— Барин твой где? Где барин Кирила Илларионыч?
— Не могу знать! Никак не могу знать!
Филипп пробежался по анфиладе комнат дома брата. За ним, как привязанный, семенил камердинер Кирилла.
— А давно ли его нету?
— Уж два дни, как уехали-с.
— И без тебя? — Филипп оборотился к слуге и пристально уставился ему в глаза.