— В какое надобно, — преспокойно заявил Кирилл. — В такое, чтоб ты отвертеться уже не мог. Ты, я чаю, денег вовсе не имеешь, так что долг тебе вернуть нечем. Стало быть, жениться придется!
При сих словах Филипп расхохотался.
— Ну братец, ну узнаю теперь тебя! Смотрю — и пудреман, и мушка на губе, и трость, — а все тот же ты, ничуть не переменился!
— Я рад, что ты так легко смотришь на вещи. Стало быть, я могу объявить родне невесты, что ты согласен?
— Ну да, уж объявляй! Куда мне теперь деваться?
— Хорош! Сколь я верно рассчитал!.. А что, братец, — продолжил вдруг Кирилл, — скажи, не бывал ли ты влюблен?
— Бывал, и частенько. Но что за странный вопрос? — спросил Филипп.
— Хотел лишь узнать, не разобьется ли чье-нибудь сердце, ежели ты женишься?
— Не разобьется, — уверил брата Филипп. — Сердца ныне крепки. Ежели кто и вздрогнет, то наскоро оправится.
— А ты? Твое сердце?
— С чего бы ему биться? Я вроде ни о ком не страдаю…
— Как ты холоден.
— Да ты не жарче моего, любезный Кирила Илларионыч!
— Все так, — рассмеялся Кирилл. — Однако ж я бывал и влюблен в молодые лета.
— Что же, коли на то пошло, так и я тебе скажу, что любовь не обошла меня стороной.
— Мы никогда не говорили о том с тобою, — задумчиво произнес Кирилл.
Он встал и подошел к окну. Филипп с удивлением посмотрел на брата. Что вдруг тому вздумалось вести такие речи? Довольно странно было глядеть на Кирилла, столь уверенного в себе и временами даже похожего на некую разукрашенную куклу, и слышать от него, что он был влюблен и, быть может, весьма от того страдал.
— Ты страдал от любви? — тут же спросил Филипп у него.
— О нет, — живо ответил Кирилл. — Никогда! И это так же верно, как то, что солнце восходит каждое утро. Страдать по сему поводу я считаю неприличным, а уж признаваться в сем, ежели имел глупость мучиться от стрел Амура, и вовсе недостойно.
— Воистину, ты современный человек, — пробормотал Филипп. — А все же я тебе расскажу кое-что, — добавил он.
— Что же? — Кирилл с любопытством уставился на брата.
— Несколько годов тому, в Петербурге, я имел случай увидеть некую особу, которая до того пленила мое воображение, что я и по сию пору не вполне забыл ее.
— Вот насмешил! Что же сие за особа была? — Кирилл не мог скрыть веселья.
— Это была совсем еще юная девушка, лет шестнадцати, не более, — проговорил Филипп. — Она была с теткой, и подойти я к ней не мог, и никак по-другому не мог узнать ее имени. Я не знаю его и по сию пору.
— Что за интересная гиштория!
Филипп задумался. Перед его глазами столь ясно предстали воспоминания, которые он не ворошил уже несколько лет. То было мгновение, но мгновение чудное, дорогое, что бывает одно на целую жизнь, и он тогда же, много лет назад, и прогнал его, чтобы не мучило оно его. Но вот пришел миг, и все вспомнилось, будто нарочно для того, чтобы его потерзать!
— Да, она была еще совсем дитя, — медленно проговорил Филипп. — Но какая красавица! Глаза ее с таким любопытством смотрели вокруг себя, и мне чудилось, будто я вижу ее такой, какой должна бы она была стать через малое количество лет: обольстительной, прелестной и желанной женщиной…
— Да ты поэт, Филипп, — заметил Кирилл.
— Поэт! — Младший брат рассмеялся.
— Что же ты не разузнал все о ней, ежели она так тебе глянулась?
— Не знаю… — Филипп помолчал. — Не знаю…
— Что же, теперь уж поздно, — с неожиданным равнодушием заметил Кирилл.
— Да, — ответил ему брат. — К тому же я женюсь.
— Вот разумные слова, — похвалил старший.
— Не будем же откладывать сие дело в долгий ящик…
— Все решится совсем скоро, — заверил Кирилл брата.
3
Заперли, заперли! Нелли кинулась к решетке, которой было забрано крохотное оконце кельи. Не достать! Не выбраться!
Вечор, когда явилась мачеха да объявила, что Нелли черед отправляться в монастырь, а Алене — замуж, сестры опешили. Алена тут же кинулась к мачехе, умоляя и ее отправить вместе с сестрой в обитель, но та была непреклонна.
— Я нашла тебе мужа, и мужа прекрасного. И не спорь! Ты останешься здесь, а тебе, Нелли, надобно собираться. Нынче же отправишься в монастырь.
— Но я не хочу! Я не поеду! — вскричала Нелли.
— Вздор, — оборвала ее Сусанна.
И тут… Какой стыд, какой позор! В единый миг ее скрутили по рукам и ногам и вынесли в карету, закрывши ей рот, чтобы не смогла она даже кричать… В ту же ночь привезли ее в монастырь, и там настоятельница, не внемля ни единому ее слову — верно, подкупленная, — заперла ее в келье. Дюжие сестры держали ее под руки и волокли по каменному коридору, не обращая никакого внимания на протесты девушки.