— Хорошо. Очень хорошо. Это куда лучше, чем заниматься снабжением, — отвечал он с какой-то покорной грустью.
Эспиналь и Рока уходили расстроенные. «Не могу его видеть таким», — говорил Эспиналь, а Рока сокрушенно качал головой.
В течение дня солдаты сменяли друг друга в карауле, не ожидая распоряжений капрала. Аугусто дежурил только по ночам. На передовой — тихо, лишь крикнет сова, чем-то захрустит мышь, прошумит ночной ветерок. Аугусто обходил посты, говорил с часовыми. Приходили сержант, дежурный офицер. «Ничего нового». Немного болтали, потом Аугусто оставался один. Смотрел на звезды, на деревья, залитые лунным светом. И ему представлялось невероятным, что идет война. «Я солдат», — думал он, но смерть казалась чем-то далеким, нереальным. Он машинально повторял: «Война. Смерть», и слова эти бесследно таяли в спокойствии ночи, которое нарушал лишь звездный ливень.
Ненадолго забирался в землянку. Там горел светильник, сделанный из чернильницы, наполненной газолином. Светильник сильно чадил. Аугусто брался за книгу. Солдаты спали, тесно прижавшись друг к другу. Кто-то храпел, кто-то скрипел зубами или бормотал во сне. Вещевые сумки, винтовки, ремни висели на колышках, вбитых в земляные стены. Тени от них непрерывно качались.
Какое-то время Аугусто читал. Потом вновь обходил посты. Иногда небо затягивало облаками. Тогда приходилось идти осторожно, чтобы не свалиться в окопы. Звенели цикады, квакали лягушки в канаве. Порывистый ветерок шевелил кроны олив. Аугусто останавливался, прислушивался. Потом подходил к проволочному заграждению и внимательно вглядывался в темноту.
— Ничего подозрительного? — спрашивал он часового.
— Все в порядке.
Так проходил день за днем.
Глава тридцать четвертая
По затишье длилось недолго. Утомительно однообразно тянутся часы в окопах. Для людей, замурованных в землянках и глубоких щелях траншей, видящих перед собой только узкую полоску глинистой земли и погребенных в ночной мгле, время идет невероятно медленно. Гусману казалось, что он на передовой уже целую вечность, а между тем с тех пор, как он сюда вернулся, прошло немногим более двух недель. На фронте как будто царила прежняя тишина. Капралы с неудовольствием встретили приказ не заходить в землянки во время дежурства. Они должны были непрерывно обходить посты и следить за тем, чтобы никто из часовых не заснул. То и дело наведывались сержанты и дежурные офицеры. Разговаривали с капралами, подолгу стояли у проволочных заграждений, внимательно прислушиваясь и вглядываясь в темноту.
Ту ночь Аугусто провел плохо. Ожидалась вражеская атака, и он знал, что она неминуема. После ужина сменились посты. Солдаты менялись каждые два часа, капралы — каждые четыре, Аугусто дежурил последним. Было около двенадцати, а он еще не ложился. Мучила духота. Казалось, будто стены землянки изрыгают удушливый жар. Остальные спокойно спали. Просыпались, только когда приходила смена. Разговаривали, смеялись. Выкуривали по сигарете. И снова засыпали. В полночь Аугусто попытался читать, но не мог сосредоточиться. Его вдруг охватила какая-то тревога. Почему-то беспокойно забилось сердце, В час погасили керосиновую лампу. Аугусто лег на пол. Долго ворочался о боку на бок, прежде чем уснуть.
В три утра его разбудили. Он сразу вскочил, во рту был неприятный привкус, немного подташнивало. Вышел из землянки.
— Что нового? — спросил Аугусто капрала.
— Да ничего. Только офицеры и сержанты житья не дают.
В половине четвертого сменились караулы. Пришел сержант. Немного поговорили.
— Как по-вашему, будут нас атаковать?
— Не сегодня-завтра. Уж больно долго длится это затишье. Так продолжаться не может. И чего ждут эти канальи?! — рассвирепел вдруг сержант. — Проиграли войну. Могли бы сразу сдаться и оставить нас в покое.
— Долго они не протянут. Но будет очень обидно, если тебя прихлопнут в последнюю минуту.
Сержант все говорил и говорил. Аугусто наскучило его слушать, и он вздохнул с облегчением, когда тот ушел.
В половине пятого Аугусто услышал крик часового! «Стой! Кто идет?» Обеспокоенный, он подошел к солдату и присел на корточки в стрелковой ячейке.
— Что случилось?
— Мне показалось, что кто-то идет.
Молча вглядывались в темноту. Ущербная луна почти не светила.
— Ничего не вижу.
— Наверно, померещилось.
— Какой-нибудь куст принял за человека. Хочешь закурить?
Скрутили сигарету, курили, прикрывая огонек шапкой.
— Как только они покажутся, бросай гранату — и назад, понятно?
— Ara!