В деревне стоял непереносимый смрад. Словно из бездонной черной ямы, над землей поднимались густые, жирные испарения, отравлявшие все вокруг. Под августовским солнцем гнили трупы мулов и лошадей. Из чудовищно раздувшихся животов вывалились отвратительные зелено-серые внутренности, над которыми жужжали тысячи мух.
Роте Аугусто досталась самая плохая позиция — у реки. Пока они шли туда, выстрелом в лицо был убит Солсона. Он только что вернулся из отпуска и еще не мог прийти в себя от счастья.
— Плевал я теперь на все! У меня есть невеста, — рассказывал он всем. — Она хочет, чтобы мы поженились, как только кончится война. Несколько лет я за ней бегал, и ни черта, а теперь она сама хочет, чтобы мы поженились.
Позиции находились на берегу, рядом с которым возвышалась зловещая дамба из трупов. Вода с жалобным стоном переливалась через нее. Множество убитых, тех, кто погиб в последних боях, река прибивала к берегу у самых позиций. Вонь стояла невыносимая. Выше по течению пришлось открыть плотину, чтобы река унесла эти трупы. Вода вышла из берегов и подхватила убитых, которые лежали у самого берега реки. Этот страшный сплав шел до Торреламео. И здесь застревал у дамбы. Трупы громоздились один на другой, образуя зловонную гору. Вода перекатывала побелевшие, разлагающиеся тела, тащила за собой то, что было когда-то плотью. Через двадцать четыре часа вода спала, и в месиве внутренностей и гниющих останков закишели зеленые мухи и жирные черви. Неумолимая смерть хозяйничала на этой мрачной свалке.
Ширина реки у позиции была не больше двенадцати-пятнадцати метров, ее можно было перейти вброд. На берегах расположились аванпосты обеих сторон, Не было ни окопов, ни проволочных заграждений. Солдаты ножами выкапывали маленькие ямки, чтобы укрыть хотя бы голову. Так лежали они целыми днями: прижавшись к земле, застыв, ожидая смерти. И Аугусто казалось, что умереть не так страшно, гораздо страшнее ожидать смерти каждый день, каждую минуту.
Панический страх владел обеими сторонами. Особенно по ночам. Стоило ветерку прошелестеть листвой, хрустнуть ветке, и начинали яростно стрелять из винтовок и пулеметов, бросать гранаты. Страх поселился на обеих берегах реки, не давая покоя измученным несчастным людям.
На таком близком расстоянии почти каждая рана была смертельной. Мясо повисало клочьями, как от выстрела в упор. Из огромных зияющих дыр ключом била кровь, и с нею вместе уходила жизнь. Раненых почти не было. Только убитые. Раненых приходилось волочить по земле, отстреливаясь и пользуясь ими как укрытием. Одного солдата из отделения Аугусто ранило навылет в правую ляжку. Он истек кровью, словно пробитый бурдюк, пока его вытаскивали с позиции. Аугусто видел, как многие плакали. Плакали от страха даже такие, как он, бывалые солдаты.
Несколько поврежденных вражеских танков осталось в роке. Ночами противник пытался их вытащить. Выло слышно, как натужно дышат моторы, лязгают гусеницы, отдается команда. Пулеметы националистов яростно били по темной громаде танков. Оттуда неслись крики и стоны, но работа продолжалась даже под непрекращающимся огнем. Республиканцам удалось вытащить все танки, кроме одного. В батальоне Аугусто открыто восхищались отвагой противника.
Для обстрела предмостного укрепления собрали все дивизионные минометы. Использовать артиллерию на таком мелком объекте было невозможно, тем более что со всех сторон он был окружен собственными войсками. Минометчики открыли ураганный огонь. Наступал батальон карлистов; когда они бросились в атаку, противник вышел из окопов, завязалась рукопашная схватка. Пошли в ход гранаты. Ни днем, ни ночью не прекращались попытки выбить врага с предмостного укрепления.
В роте Аугусто люди едва притрагивались к еде. Тошнило от смрада и вида трупов. Позиции пересекал ручеек с чистой, прозрачной водой. Через несколько дней вода стала почему-то невкусной. Когда ручей обследовали, то оказалось, что на дне лежит разлагающийся труп, весь в мелких язвочках. На слегка тронувшейся коже поверх свинцово-фиолетовых пятен золотилась гнойная корка.
Шесть дней они здесь. Их роту держали дольше остальных, обычно смена производилась через двое суток. И все это время люди не ели, их мутило от трупного запаха.
Аугусто не представлял себе, как он прожил эти дни, эти часы, казавшиеся вечностью. Он ждал смерть, призывал ее, только бы избавиться от этих мук, кошмаров Дантова ада.
В последний день косо прошедшая пуля обожгла ему висок. Дрожащими пальцами ощупал рану. Лишь слегка задело, капала теплая кровь. Аугусто упал ничком на землю. Охватил голову руками, изо всех сил стараясь заплакать. Ему нужно было заплакать. Но глаза оставались сухими.