— Ну, что еще можешь сказать?
— Они очень хорошо вооружены, куда лучше вас, уж вы простите за откровенность, — продолжал крестьянин с видом скорее хитрым, чем наивным. — И кроме того, у них пять танков, огромных, как дома, и пропасть пушек.
— Тем лучше, — заметил командир, — через пару дней все это будет нашим.
Крестьян сдали под охрану саперам.
— А у тебя добрые сапожки, — обратился Борода к одному из крестьян.
— Ничего, жаловаться грех, — робко ответил напуганный крестьянин.
— Давай скидывай их!
— Эй, сапер! — прикрикнул командир. — Это еще что такое?
— Простите, ваша милость! Слушаюсь, ваша милость! Наступила ночь. Аугусто, Патрисио и Луиса слонялись взад и вперед. Мучила жажда, томил голод. Холм и окрестности стали постепенно озаряться кострами. В темный ночной воздух ввинчивался белый дым. Трещали листья тимьяна. Вокруг разлился густой, терпкий запах. К нему примешался нежный, легкий аромат вербены. На небе ни облачка. Высоко-высоко кружилась звездная карусель.
Наконец подвезли ужин. Он оказался скудным. Пришлось по 125-граммовой банке мясных консервов да по буханке хлеба на отделение.
Аугусто расположился вместе с Луисой и Патрисио неподалеку от командирского костра. Аугусто ворчал.
— Что с тобой? — громко спросил командир.
— Ничего особенного, ваша милость, это все, что нам выдали на семь человек.
— Что поделаешь, придется подтянуть животы. Я получу ненамного больше вашего, а я постарше.
— Простите, ваша милость. Больше не буду. Командир улыбнулся. И вскоре прислал с Бареа еще банку консервов.
Выдали и воды. По кружке на человека. Вездесущий, подхалимистый Руис каким-то образом заделался раздатчиком. Напыщенный и самодовольный, он распределял воду, будто оказывал особую милость, отмеряя ее в зависимости от личных симпатий. До краев наполнял кружки своих приятелей и лишь наполовину другим.
— Почему не доливаешь? — запротестовал Луиса.
— Хватит и этого.
— Здесь мы все равны.
— Именно потому и не доливаю. Думаешь, ты один хочешь пить?
— Идиот! Дрянь паршивая!
Аугусто и Патрисио тоже не пользовались расположением Руиса. Капралу не помогла даже обычная его «разменная монета» — шутки-прибаутки. Подняли шум.
— В чем дело? — осведомился командир.
— В том, ваша милость, что он не хочет наливать положенную порцию воды.
— Я что приказал? — рассвирепел командир. — Напивать, как положено!
— Слушаюсь, ваша милость, наливать, как положено! Аугусто и другие обиженные снова подошли к бочонку.
Руис тихонько ворчал.
— Давай лей и заткнись.
Снова с жадностью выпили. Встали в хвост, выстроившийся за прибавкой. Разумеется, позади Бороды. Прибавки не вышло.
— Как, вам и этого мало? — съязвил Руис.
— Заткнись, болван!
Разошлись злые, недовольные. Борода был прямо потрясен. Лицо его выражало крайнее недоумение.
— Ну и ну! Что же это такое в самом деле?
— Всего-навсего фронт, детка! — давясь от смеха, пояснил ему Патрисио.
Утром собрали сено, предназначавшееся для погибших мулов. Разбросали его в расщелине между скалами. Появился Борода с тремя или четырьмя приятелями.
— Эй! Да тут настоящая постель! Прямо для новобрачных.
— А ты бы привел сюда свою невесту, Борода? — посмеялся кто-то.
— Еще бы! — воскликнул Борода.
И тут же пустился в описание интимных подробностей своего жениховства. Это была любимая тема Бороды. Рассказ его изобиловал такими грубыми и сальными подробностями, что Аугусто почувствовал физическое отвращение. Однако пылкость и естественность этой животной страсти несколько смягчали откровенность рассказа, остроумного и бесстыдного, как обычно.
— Так вот… Однажды хватаю я ее за ляжки…
— Эй, погляди-ка! — перебил его один из слушателей. — Сюда прется эта скотина Руис.
Борода обернулся. С поганой, заискивающей улыбкой подходил Руис.
— Зря вы так! Я же налил вам столько, сколько другим.
Все с презрением уставились на него.
— Знаешь, пошел бы ты отсюда подальше! — рявкнул Борода.
Руис побледнел, но не тронулся с места. Он остановился чуть в стороне. На лице его застыла обычная искательная улыбочка, которой он пытался скрыть обиду.
— Так вот, ребятки! — продолжал Борода. — Однажды хватаю я ее за задницу… Эх, видели бы вы! Клянусь богом, ребятки! Не задница, а раскрытый зонт, разрази меня гром.
— Ну уж и зонт! — с робким подобострастием не то восхитился, не то усомнился Руис.
Борода повернулся к нему. Руис приходился ему по пояс. Борода дал ему щелчок по башке.