Самолеты противника шесть раз бомбили передний край и тыл, безнаказанно расстреливая людей из пулеметов. Штурмовики, чтобы не попасть под огонь зениток, спускались совсем низко и почти касались деревьев. Солдаты стреляли по ним из ружей. И смеялись. Смеялись люди, чудом оставшиеся в живых, — потери в роте Аугусто составили больше сорока процентов. Смеялись, словно это была забавная игра, те, кого в любую минуту могли убить.
Ночь прошла спокойно. Аугусто дежурил первым. Состояние было подавленное. Что ждет их утром? В полночь позвал другого капрала, а сам лег спать. И сразу погрузился в глубокий сон. Его разбудил грохот орудий. Светало. Аугусто даже не пошевелился. Артиллерийский обстрел в этом секторе не причинял особенного вреда.
Снова появились вражеские самолеты. Пять раз они налетали и каждый раз бомбили и обстреливали из пулеметов. Наконец показались истребители националистов.
Завязался бой. Все вскочили, следя за этим захватывающим зрелищем. Несколько самолетов, объятых дымом и пламенем, упали. Солдаты смеялись и кричали от радости, не думая о том, чьи это самолеты.
В полдень дивизия отошла на отдых. Потери в дивизии составляли тоже около сорока процентов. Больше всего пострадал батальон Аугусто. Выбыли из строя почти все командиры: четырнадцать офицеров. Большинство из них были убиты.
Рота расположилась в полукилометре от окопов, недалеко от них прямо под открытым небом — санчасть батальона. Аугусто пошел туда. Глухо жужжали мухи, стояла жара, приторно пахло кровью. Лежали мертвецы с остекленевшими глазами, стонали раненые. Санитарных машин не хватало, и, чтобы увезти трупы, воспользовались интендантской машиной.
Аугусто подошел, когда погрузку уже закончили. Взобравшись на колесо, заглянул в кузов. Увидел много знакомых лиц. Голосом, срывающимся от волнения, тихо перечислил убитых товарищей: «Гонсалес, Кальво, Слепой, Ортега, Лысый, Салинас, Пьянчуга, Перес…» — и спрыгнул вниз.
Кастильо сидел на корточках возле капитана Пуэйо. Капитан метался в агонии. Аугусто хотел сказать ему, что не помнит обиды. Хотел быть рядом с капитаном, проводить его в последний путь. Но не решился. Врач и священник метались как угорелые.
Аугусто медленно побрел прочь, сам не зная куда. Потом улегся в тени дерева. И так лежал с широко открытыми глазами, не двигаясь, пока не стемнело.
Глава тридцать пятая
В июле только и говорили о сражении на Эбро. В это время батальон Аугусто стоял на отдыхе.
— Вот увидите, попадем мы в эту заваруху, — предсказывали солдаты.
Так и случилось. Их бросили на шоссе Лерида — Барселона и держали в резерве, приказ о выступлении мог прийти в любую минуту. Первые дни нервничали. Но потом вновь воспряли духом и, забыв об опасности, по-прежнему беззаботно смеялись. Жара была нестерпимой. Поблизости росло несколько олив с жидкой, в клочья разорванной палящими лучами солнца листвой, которая отбрасывала жалкую тень. Солдаты плескались в протекавших тут же ручьях, хотя вода была почти горячей. Ходили в коротких штанах, почерневшие, обожженные солнцем, потные. В одной из глубоких промоин, образовавшихся в глинистой почве, расположилась канцелярия. Над ней из одеяла смастерили тент. Рока сидел в этом пекле, обливаясь потом. По утрам к нему заходил поболтать Аугусто.
После обеда все ложились спать. Набрасывали на деревья одеяла и забирались в тень. Аугусто предпочитал бесцельно бродить по окрестностям. Солнце слепило, жгло, словно раскаленный добела уголь. Не шевелился ни один листок. Багровый диск низвергал на землю ровный поток пламени, в котором лилась бесконечная, монотонная песня кузнечиков. Аугусто ловил их, усаживал на тыльную сторону руки и с нежностью рассматривал их уродливые головки.
В сумерках начинали звенеть комары. Они тучами вились над ручьями. Приходилось одеваться и отмахиваться от них ветками. Стоило на минуту перестать, и рука сразу становилась черной от насевших на нее насекомых. Ужинать можно было только у костра. Ели, обливаясь потом. Спали с головой укрывшись одеялом, задыхаясь от жары.
И вот пошел дождь. Как радовалась сожженная земля! Солнце ласково, приветливо улыбалось. Точно взмахом руки, оно перекинуло через небо ленту радуги.
За час до этого все гадали: «Будет ли дождь?» Но двигаться уже не было сил, все были измучены изнурительным, липким, давящим зноем. Оливы словно надвинули капюшоны, это повисли на них одеяла белые, серые, охристые, ярко-красные. Только денщики лениво принялись собирать вещи офицеров и сержантов.