— Привет, солнце! Ну как вы там, празднуете? — услышала я в трубке радостный голос, принадлежавший отцу Ала — тот звонил из Нью-Йорка.
Я плюхнулась на стул. Помехи в трубке звучали в такт биению моего сердца — тук-тук, тук-тук-тук-тук, тук-тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук, тук-тук… Что ему ответить? Привет, Ник! Постояльцы передвигаются на цыпочках и переговариваются шепотом. Нану декламирует оды на валлийском. Папины приятели слоняются перед гостиницей. Мама составляет меню на следующие четыре сезона и беспрестанно пьет имбирный чай. Помпон, который не прикасался к спиртному три года два месяца и семнадцать дней, не вылезает из «Питейной норы». Еще у меня между ребер появился террикон шлака, а мой отец мертв. Так о каком празднике ты говоришь?..
Предположив, что не расслышал ответ из-за помех на телефонной линии между Пембрукширом и Нью-Йорком, отец Ала задал другой вопрос:
— Расскажи, как ты себя чувствуешь?
— Окей.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук…
— Тебе исполняется восемнадцать — и это просто «окей»?
Мама взяла трубку, чтобы сообщить Нику о папиной смерти. Услышав голос своего бывшего, она всхлипнула, затем хмыкнула, шмыгнула носом, посмотрела на календарь и охнула:
— Какой кошмар, я совсем забыла!
Она тотчас передала телефон Алу, который прижал трубку к уху и молчал, но, похоже, был рад услышать голос своего отца.
— Дорогая, с днем рождения тебя, несмотря ни на что, — улыбнулась мама, после чего подхватила меня под локоть, подвела к Д. П., которые мирно дремали в гостиной, и провозгласила: — Друзья, внимание! Моей дочери сегодня восемнадцать!
Казалось, Принц поцеловал Спящую красавицу. Оцепеневшее королевство очнулось, со всех сторон посыпались поцелуи, объятия, аплодисменты. В разгар поздравительных речей мама вручила мне ключи от «вольво» и велела ехать в Солву за свечами.
— Проверь, чтобы в упаковке было восемнадцать штук! Если нет, возьми две. Или три.
Она забыла, в честь кого мы устраиваем праздник.
Шорох пачки синих свечей, скользнувшей под сиденье, возвращает меня в настоящее. Один из ню-хателей клея вырывает у другого полиэтиленовый пакет, желая тоже погрузить в него свое прыщавое лицо. Сегодня день сплошного идиотизма.
Осторожно переключаю «вольво» на задний ход, и тут в окно машины стучится миссис Ллевеллин, моя преподавательница французского. Дождавшись, когда я опущу стекло, она начинает диалог на французском — отчетливо, громко и с безупречной интонацией:
— Добрый день, Серен! Прекрасная погода, не правда ли?
— Великолепная, мадам.
— Я ищу хозяйственный магазин. Он где-то здесь, неподалеку?
Миссис Ллевеллин ходит в эту лавку с незапамятных времен, но я киваю, чтобы ей подыграть.
— Как называется сей предмет, дорогая? — спрашивает она по-французски.
— Ложка.
— Отлично, Серен, превосходное произношение!
— Лягушатницы! — комментирует нашу светскую беседу любитель клея.
— Анархия! — поддакивает его приятель.
Моя учительница едва заметно хмурится, затем вглядывается в ложку и вздыхает:
— Когда я смотрю на старые вещи, на душе становится печально…
Голова миссис Ллевеллин подрагивает, будто она боится сама стать забытой и никому не нужной вещью. Пожилая дама отходит от машины, прижимая к груди сетку с продуктами.
— Мадам Ллевеллин… Так вы не в курсе?
Она медленно оборачивается.
— Что случилось, Серен?
— Я… мой… — Не могу вспомнить ни одного французского слова, связанного с темой смерти. — Э-э, мне сегодня восемнадцать.
Морщинистое лицо дамы расцветает.
— Ох, Серен, как летит время! Поздравляю тебя с днем рождения, дорогая! Будь счастлива!
Попойка субботним вечером
Этим утром мы развеиваем над Атлантикой папин прах. Табличка от Д. П. прикручена к скамейке, мы поем Cwm Rhondda[6] и устраиваем долгий пикник на утесе. Присутствуют мои дед и бабушка, друзья и соседи, человек тридцать Д. П. и отец Дэя. Отец Ала застрял в аэропорту Ньюарка из-за перебоев с электроэнергией. Спустя четыре часа поминок соседи, напевшись и наевшись, разбредаются по домам. Кажется, проводы моего отца в мир иной их растрогали. Меня это дико раздражает. Д. П. решают, что пора возвращаться в гостиницу. «Питер был бы рад, что мы надрались в стельку, разве нет?»
Он был бы рад, если бы мы пошли спать.
Без четверти час ночи. Я прошмыгнула в кухню и сижу на собачьей подстилке в закутке между двумя желтыми пластиковыми шкафами. В руке у меня ложка, в груди террикон шлака. Дед и бабушка моют посуду. Иногда жизнь больше похожа на комедийный сериал, чем на реальность.
6
Мелодия литургического гимна, на которую положены стихи на английском и валлийском языках.