Нодир ворочался во сне. Койоту снился полицеймейстер Урман. Прапрадед качал головой и выказывал недовольство о том, что умер напрасно. Никто из его потомков так и не стал обладателем сокровищ Тамерлана.
Гунала впервые за три года спала самым безмятежным сном из всех возможных.
Глава 17. Пустыня
– Ариель, что у тебя с лицом?
Трайкер проснулся от проснувшегося солнца. Небесное светило щедро одарило старую баржу своими милостями, рассеивая яркий свет на лица спящих оборотней.
Блондиночка поднялась раньше других и уже успела пробежаться до моря и обратно.
– Целебная морская грязь, – пояснила девушка.
– Выглядишь как самый чумазый черт.
Ариель не обиделась.
– Ничего, скоро стану смотреться королевной.
– Когда-то за донной грязью Аральского моря туристы специально приезжали, – приняла сидячее положение сонная Гунала. – Больным суставам помогает и кожу подтягивает, делает ее гладкой.
– Вот видишь! – победно зыркнула Маша на Михеева.
– Я бы тоже не отказалась от подобной грязевой ванны, – пожелала Дженна. Она уже не спала какое-то время, но старалась не шевелиться, так хорошо было вновь оказаться в объятиях Аверьяна, как будто все встало на свои места, как будто сложную несобранную мозаику наконец-то удалось собрать.
– Ты беспокойно спала, – поцеловал Аверьян ее в висок. – Я думал, ты заболела.
– Разве оборотни болеют? – провела ладошкой Дженна по спутавшимся рыжим вихрам возлюбленного. – Я полна сил.
– А пойдемте все измажемся целебной грязью? – весело предложил Трайкер.
– Только не рассчитывай избавиться от шрама на своей физиономии, – предупредила его Ариель.
– Я лучше поймаю кого-нибудь нам на завтрак, – отказался от сомнительного удовольствия Абдула.
Квадратный молчаливый слуга Карима, со смертью последнего превратился в настоящего душку. Как будто избавился от занесенного над шеей топора палача, и жизнь вновь заиграла для мужчины яркими красками.
Койоты разделились. Часть луговых волков предпочла охоту, Нодир выбрал грязевые ванны.
Дженна резво поднялась. И стало ясно, погорячилась, сказав, что полна сил. Вроде и не болит ничего, а чувствуешь себя паршиво. Может, морская грязь придаст ей бодрости?
Порадовалась тому, что Айнар, обратившись в барса, побежал рядом с волкособакой. Брат и сестра пока не обмолвились и словом, но, кажется, лед тронулся.
Целебная кашица Дженне не помогла. Но хотя бы в теплом море искупалась и насмеялась вдоволь над собой и компанией, измазанной отвратительной склизкой субстанцией с ног до головы. Радостные эмоции ведь тоже помогают справляться с недугом? Вот и будет радоваться побольше.
У баржи возвратившихся с моря поджидали костер и зажаренные суслики.
Чуть поодаль от корабля волки делили сырое мясо молодого кабанчика.
Койоты достали с баржи тумбы неясного назначения, но весьма пригодные для того, чтобы удобно расположиться вокруг костра.
– Хотите посмотреть красоту моего края? – предложил Абдула, нанизывая кусочки мяса на прут.
– Мы домой хотим, – заявила Машка. – Хватит уже с нас зоопарков и кораблекрушений.
– Так к Самарканду несколько дорог ведут. Я могу вас провести через плато. Там необычно. И через пустыню дальше. В песках есть кишлак жилой. Там женщины бусы плетут. Сможете обменять на что-нибудь.
Абдула продемонстрировал затейливый браслет на своем левом запястье.
– Это для меня там сделали.
– Ну… По пустыне пылить…, – страшилась Ариель одного лишь говорящего само за себя слова. А уж отважиться вступить в песчаное царство…
– У Карима фирма была – прокат транспорта по бездорожью. Джипы, понятное дело, теперь не завести. А вот в багги и кары встроены солнечные панели, электромобили от солнечной энергии работают. Развлечение среди элиты Самарканда и Бухары имеется – выпускать кого-нибудь из зоопарка в пустыню и догонять дичь на баггах. Так что багги-кары всегда на ходу. Можно на них пылить, – предложил путешественникам их новый союзник.
– Тогда точно идем смотреть на плато и пустыню, – поддерживал Трайкер любую авантюру.
– Я еще вам хлопковое поле покажу, – пообещал Абдула. – Вы, поди, и не видели никогда, как хлопок цветет.
– А я в кишлаке жить останусь, – неожиданно сказала Гунала. – Женщины пустынь меня знают, думаю, примут к себе.