Если мысленно изъять из психастении «болезненное сомнение» (неверие) и ипохондрический настрой (эгоцентризм), то от нее практически ничего не останется.
Тот же невротический стержень – неверие и эгоцентризм – пронизывает и обсессию, и истерию, но прежде чем говорить о них, я хочу сказать несколько слов о неврастении.
Как очерченная клиническая форма невротизма неврастения может вызывать некоторые сомнения. «Неврастения является частным видом астении – так называемым психогенным типом астении» (В. Колосов). Что же касается астенического синдрома, то он является наименее специфической, общей реакцией как человеческого организма, так и человеческой психики в ответ на воздействие любой вредности. Неврастения, поскольку в ней основным является астенический компонент (ослабление психического тонуса), наименее специфична из всех неврозов.
В происхождении неврастении основная роль отводится астении, нервно-психической слабости, возникающей из трудностей сугубо объективного порядка (в этом неврастения глубоко противоположна психастении). В неврастении слишком мало конфликта внутри личности и слишком много конфликта вне ее, то есть между индивидом и его окружением. Неврастеник слишком сильно погружен в социум, пронизан его ценностями, его отношение к окружающим гиперсоциально, в его представлениях о социальных рангах всегда отдает китайщиной. Неврастеник если и мучается, то не столько из-за несоответствия своего внутреннего переживания своей социальной деятельности, сколько из-за несоответствия своего социального положения своим социальным претензиям. Он абсолютно убежден в том, что достигнутый социальный статус им «заслужен», «завоеван», «получен по праву», он не будет сомневаться в ценностях социальной жизни вообще, его социальная жизнь не будет переживаться им как нелепость и бессмыслица его существования. В неврастении есть чувство бессилия и раздражительной слабости, есть нетерпеливость, вспыльчивость, сочетаемые с чувством утомления, разбитостью, усталостью, но все это на фоне высоких социальных притязаний; это «директорский» невроз. Срыв высоких амбициозных установок – вот что такое, в конечном итоге, неврастения.
Очень трудно сказать о неврастенике, что он, подобно истинному невротику, сознает одно, а переживает другое, нет, он знает, по сути дела, что ему нужно, чтобы избавиться от психического дискомфорта (для этого ему, порой, достаточно просто отдохнуть, «просто выспаться»), в то время как настоящий невротик не знает, что ему нужно конкретно; неврастеник и сознает, и переживает одно и то же, в нем нет внутреннего конфликта между его сознанием и его бессознательным переживанием; он не страдает, как истерик или невротик с навязчивостями, по поводу отсутствующего страдания и не радуется объективно не существующему успеху.
В психическом содержании подлинного невротика присутствует та парадоксальность, которая создает все его душевное своеобразие и без которой невротик не был бы невротиком. Неврастеник же логически достаточно понятен, он, в целом, усталый или легко утомляемый человек, в нем нет намека на тайную манифестацию какой-то иной природы.
Неврастения не имеет глубокого фундамента невротизма, который имеет психастения, она стоит на зыбкой почве астении и достаточно легко корректируется посредством комплекса известных психотерапевтических мер, направленных на устранение астении.
Самое главное – в неврастении нет внутренней драмы пола, этого самого существенного переживания подлинного невротика, в ее психическом содержании мужественность и женственность не проявляются так, как в других формах невротизма.
Основной стержень невротизма – неверие и эгоцентризм – недостаточно выражен в неврастении.
Неврастеник являет собою проблему не столько личности, в полном смысле этого слова, сколько социального индивидуума с его амбициозными трудностями.
В отличие от неврастении истерия и обсессия более соответствуют предлагаемым мною критериям невротизма.
Истерия отличается своими «болезненными» предъявлениями, имеющими характер камуфляжа. В истерии есть много того, чего объективно нет; она пользуется объективными демонстрациями как подсобным средством для своего самоутверждения.
Истерия – это всегда вызов, демонстрация окружающим некой «непризнанной» ими ценности, таящейся в личности истерического невротика; непризнание этой «ценности», этого «совершенства» со стороны окружающих создает все своеобразие истеричного характера. Истерия отталкивает своей претенциозностью, она хочет, чтобы ее принимали за нечто большее, чем она есть. Эта претенциозность тем большая, чем больше в человеке внутренней неуверенности в правомочности собственных эгоистических самоутверждений. Эгоцентризм истерической личности вытесняет неугодную ей неуверенность, он заполоняет собою все ее внутреннее содержание и утверждает себя как некое личностное «совершенство».
Таким образом, если психастеник мучается своей неуверенностью, ищет выход из нее, то истерический невротик не хочет знать ее, – она слишком явно напоминала бы ему о собственном личностном несовершенстве и неполноценности.
В истерии кет творческого преображения личности, это всегда не правомочная претензия на личностное «совершенство».
Не раскрывая полноценно свою личность, предпосылки которой у него безусловно есть, истерик обрекает себя на невротизм.
В истерии так много мнимой «объективной симптоматики» (пестрая картина психических, двигательных, сенсорных, вегетативно-висцеральных нарушений), потому что в ней много заигрывания с объективной реальностью и мало подлинного знания о ней. Истерическая внушаемость (скорее, самовнушаемость) – это результат недолжной самореализации личности. Истерическая личность, хотя и жаждет быть цельной, «совершенной», по существу, разорвана. Она переживает одно, а осознает совершенно другое, она незаконно, так сказать, выводит свое субъективное переживание из объективной ситуации, окончательно ею не осознанной, а потому воспринимаемой эмоционально-образно, чувственно, импульсивно. Отсюда ее нескончаемые претензии и придирки к окружающим, но не к самой себе, отсюда ее неиссякаемое стремление к провоцированию конфликта в своем окружении, так как конфликт, скандал, внешний разлад более соответствует ее внутреннему самочувствию. У истерической личности существует неистребимое стремление быть в кругу творческих личностей, особенно среди представителей общепризнанных «творческих» профессий. Именно здесь истерические личности создают атмосферу так называемой богемы, известной своей расхлябанностью, шумным пустозвонством, унылым, нудным, пошлым эгоцентризмом. Такое стремление – не что иное, как интуитивно продиктованное желание возместить собственную личностную неполноценность (отсутствие творческого вызревания) внешней приобщенностью к творческой элите.
Истерическая личность незаслуженно причисляется к художественным натурам, однако для подлинно художественной (= творческой) натуры ей не хватает самого главного – углубленного внутреннего самососредоточения, без которого нет настоящего творчества, тем более художественного; она разбросана, поверхностна и нетерпелива.
Истерическая личность не столько озабочена собственным творческим самораскрытием (ее эгоцентризм упорно блокирует возможность личностного совершенствования), сколько стремится стать – и в этом ее тайный идеал – «предметом вдохновения» для настоящего творца и художника, ну, а если «предмета вдохновения» не получается, то хотя бы моделью, натурой, натурщицей на худой конец. В этом будто чует она спасение и потому так активно и упрямо втирается в контакт с творческими людьми, чувствуя себя, таким образом, тайно приобщенной к творческому процессу.
Отсутствие творческого становления делает истерическую личность исключительно податливой к магической, вульгарно-мистической интерпретации происходящего с нею, она никогда не доверяет логике и рассудку, даже в том, в чем их утверждения законны; рассудочность и анализ вызывают в ней раздражение.
Магическое жизнеощущение вообще свойственно невротику, но в истерии оно проявлено особенно отчетливо в силу острой несовпадаемости у истерика субъективного переживания и чувственного восприятия объективной реальности. С этим же связано так характерное для истерической личности суеверие, абсолютно доверительное отношение к приметам, гаданиям, наговорам и пр. Однако мистический настрой не мешает ей быть достаточно цепкой, хваткой, изворотливой и практичной в объективных ситуациях, ее эгоцентризм дает ей достаточную устойчивость «по эту сторону» бытия.