— Констебль Сорель! — Паскаль и дальше пялился на останки, и Джулиен повторил громче. — Констебль Сорель!
— Сэр! — констебль чуть не вылетел из сапогов. — Да, сэр?
— Выберите двух стражей. Один останется с вами и будет охранять двор, другой доложит в штаб-квартиру и позовет дополнительных следователей на место.
— Да, сэр. А вы?
— Я, — мрачно сказал Джулиен, — возьму остальных из отряда, и мы будем охотиться на этого монстра, чтобы покончить с ним!
Стражам не нужно было повторять. Выслушав майора, они взяли себя в руки и выстроили за ним, а потом под злое ворчание и кровожадные вопли толпы они пошли по слабому следу, сколько позволят удача и боги.
* * *
Мадам Бердина Джоливет, маркиза де Ламарр, была не из самых богатых, властных или популярных аристократов Давиллона. Она не была в немилости, просто не выделялась в высшем обществе. В другое время ее вечер собрал бы только скромных гостей, лишь несколько интересных, и, может, о вечере за пару дней кто-то разок шепнул бы.
Но ситуация изменилась. Аристократия Давиллона не только старалась не показывать страдания (и осознание) из-за экономических проблем города, но и собирались чаще, чтобы защититься от фантома или убийц с улиц. Этой ночью много личной стражи из шести благородных домов прошли по газону и тропам сада поместья Ламарр, и сам дом был полон гостей — аристократов разного ранга, и армия слуг кормила и развлекала их. Если бы Беатриса Лючень, герцогиня Давиллона, закатила бал в это время года, гостей было бы и то меньше.
Где не было людей, стояли столы. Они уже даже не стонали от веса тарелок с мясом, выпечкой и фруктами, лишь отчаянно скулили. Никто не прислонялся к стенам, хоть толпа давила, ведь так они запутались бы в висящих знаменах Верколя и других богов. Танцы были невозможны, места не хватило бы даже нескольким парам. Но музыканты все равно играли с балкончика наверху — играли для себя, ведь за гулом толпы слышно было лишь отдельные ноты.
Тем временем, самые внимательные уши слушали не музыку.
Виддершинс — точнее, Мадэлин — ходила по залу, угощалась едой и вином, вела себя так, как позволяли условия. Ее золотистый парик и умелый макияж (он не подчеркивал ее красоту, а стирал сходство между ее личностями) были такими же, как и всегда, но ее наряд — обычно изумрудным — сегодня был бордово-золотистым платьем без колец в юбках, как было модно. Она ненавидела эти кольца, но была не в таком платье не поэтому — раны плеча и груди болели сильнее от мысли, что ей придется втиснуться в такое платье и носить его весь вечер. Ольгун еще не исцелил ее до конца.
К счастью, не она одна среди леди решила отказаться от жуткого наряда. И хоть она была вне моды, она не сильно выделялась. При этом ей было удобнее, она была подвижнее многих женщин в доме Ламарр.
Двигаясь по комнате (точнее, толкаясь локтями в толпе в комнате, стараясь оставаться вежливой), она с достоинством попробовала кусочек этого, глоток того, понюхала другое, ослепительно улыбалась и с уважением кивала всем, кто ее знал. Ее тело выполняло движения бала, пока она прислушивалась с помощью магии Ольгуна, чтобы уловить нужные слова.
К сожалению, хоть она послушала много разговоров о бедах в Давиллоне, она толком ничего не узнала. Безумного убийцу звали и демоном из Ада, и ведьмой, готовящей жуткий ритуал, его связывали со стратегией городских властей забрать больше власти у граждан и передать ее страже, упоминали призраков бедняков, умерших от финансовых сложностей Давиллона. (Конечно, некоторые опровергали слухи, будто нападений и убийств не было, но их исключали из беседы те, кто знал лучше, или так считал.)
Она узнала, что патрулей стало больше, и все дома аристократов наняли себе дополнительных солдат, и что — из-за сверхъестественной природы нападающего — на религиозные службы за последнюю неделю стало ходить больше людей, гнев жителей на церковь за ее отношение к городу медленно сменялся стремлением к защите от чудищ ночи.
Но факты, вероятные теории или планы города в такой ситуации… этого на вечере было столько же, сколько искренних улыбок.
— Мадемуазель Валуа! Какая приятная встреча!
— Ох, потроха. Ольгун, тебе нужно научиться делать меня или других людей невидимыми, — а громче и бодрее она сказала. — Барон д'Орейль! Очень рада! — и снова тихим тоном, который никто не уловил бы. — До тошноты.
Она ощущала кожей головы смех Ольгуна.