Она хотела сказать да, чтобы увидеть реакцию, но:
— Нет. Вряд ли Джу… майор Бониард будет рад, если я попрошу его вести меня сюда. Почему бы вам не устроиться в «Дерзкой ведьме»? Займите отдельную комнату, расслабьтесь, пока я поищу личного офицера. Игрейн, расскажешь Ренарду детали, пока вы ждете.
Ни Игрейн, ни Ренард не были рады перспективе сидеть и ждать, но у них не было вариантов лучше, так что они с неохотой сдались.
* * *
Виддершинс уже шла вперед по темнеющим улицам, словно город не мог подбросить ей ничего неожиданного. (После всего, что она прошла, может, он и не мог ее удивить). Ренард следовал в паре шагов за ней, оглянулся лишь раз, когда Игрейн появилась за ним.
— Не думаю, что это хорошая идея, — сказала она.
— Почему? Я был в «Дерзкой ведьме». Ничего такого, но там и не плохо…
Жрица вздохнула.
— Я не об этом, ты знаешь. Ты не переживаешь, что она поймет?
Ренард заговорил едва слышно:
— Что я нынешний Скрытый лорд? Ты собиралась рассказать ей?
— Конечно, нет!
— Тогда что за тревога? — он пожал плечами. — Мы с ней дружили годами, и это не было проблемой.
— Конечно, ты будешь давать ей больше шансов поймать тебя на оговорке?
— Она — мой друг, — сказал он. — А эти события важны для гильдии. Я должен участвовать.
— А я, — сказала Игрейн с пылом, какой показывала редко, — не уверена, что ты судишь справедливо, когда дело касается Виддершинс.
— Не знаю, о чем ты, — льда в словах было столько, что замерзла бы вода в чаше.
— Ламберт… — еще тише. — Милорд, храм обеспокоен вашей привязанностью к…
— Не зови меня так на публике, даже тихо.
— Хорошо, но…
— Разговор окончен.
Ренард догнал Виддершинс, с сарказмом комментировал то, что они видели по пути. Игрейн осталась в паре шагов от них, покачала головой и вздохнула.
* * *
Узкие улицы расширялись, грубые здания становились немного лучше, пока они шли из бедного района к часто используемому району Рынка. Запахи еды заполняли воздух, хоть магазины уже закрылись, ароматы пропитывали землю, кирпичи, даже одежду прохожих. Виддершинс могла ходить тут с закрытыми глазами, так что, несмотря на серьезность ситуации, она почти не обращала внимания на путь.
Улицы снова сузились, и на краю рынка Виддершинс повернула за угол и встретилась со ступенями и грубой деревянной дверью «Дерзкой ведьмы».
И тут ей показалось, что мир подслушивал ее.
Планом было оставить Ренарда и Игрейн тут, пока она сходит за стражем.
Но стража уже была тут в виде трех солдат в черно-серебряной форме, с флер-де-лисом. Они не обещали ничего хорошего.
Ренард, Игрейн и даже Ольгун просили ее остановиться, осмотреться, подумать, но она не слушала их. Она побежала, не осознавая этого, пробилась мимо стражи, не дав им понять, в чем дело. (Она не ощущала покалывание, но Ольгун скрыл ее на пару секунд, иначе констебли увидели бы, как женщина бросается на них из тьмы, и кто-то мог бы вытащить меч или пистоль, не разобравшись.)
Руки схватили ее, когда она ворвалась в общий зал, и удержали на месте. Виддершинс слепо боролась, что-то кричала — потом она думала, что ее слова были вопросами, но она не была уверена — и стало бы хуже, если бы два голоса сзади не крикнули констеблям отпустить.
Первым был Жерар, рыжебородый работник «Ведьмы» с того времени, как она перешла к Виддершинс. Второй был стражем с бледными усами и бородкой, и Виддершинс узнала его как товарища Джулиена, хоть она не помнила — ей и не было дела — его имя.
Пока она боролась с констеблями, она увидела красные щеки Жерара и пустой взгляд и тут же насторожилась.
— Что случилось? Что случилось?! — она слышала, что ее голос был пронзительным, ее самоконтроль трещал по швам, и она ощущала это и ненавидела, но не могла остановить, как и биение своего сердца.
— Виддершинс, — начал Жерар. — Я…
— Где Робин?
— Я не знал, что еще делать, — он беспомощно указал на констеблей. — Мы не могли тебя найти, а мешкать нельзя было, и…
— Боги, где Робин?!
— Мадемуазель? — светловолосый констебль шагнул к ней, подняв руку. — Нам нужно… мадемуазель, прошу!
Но это Ренард подошел, сжал запястье Виддершинс и шепнул:
— Так ты ей не поможешь.
Она застыла, коснулась щеки, словно он ударил ее, и кивнула.
— Простите. Простите, все, — она глубоко вдохнула и повернулась к констеблю, и если он и другие заметили дрожь ее сжатого левого кулака, они не сказали об этом.