Комната дальше всего от входной двери была не такой, как остальные. В этой комнате ковер был убран, мебель — сдвинута, а окно — закрыто досками. Несколько манекенов, набитых соломой, стояли у одной стены, а тяжелые мешки с песком свисали через разные промежутки с потолка. Среди этого, одетый только в штаны, кружился Эврард Даррас с рапирой и кинжалом (рапира была не такой красивой, как та, которую он потерял). Солома разлеталась, песок сыпался ручьями, но его удары были такими точными, что мешки почти не вздрагивали, когда их вспарывали его клинки. Пот лился по лицу Эврарда, но растущее смятение в животе не пропадало.
Выругавшись с отвращением, он прошел по комнате, схватил пару полотенец — первое для лица, второе — чтобы убрать со стали песок.
— Жак! — Эврард не взял с собой слуг семьи в Давиллон, но в Золотой сабле к номеру прилагались пара пажей и служанок. — Жак, вина!
Он закончил вытирать оружие, оставил их на деревянной подставке у двери, а потом понял, что на его крик не ответили.
— Жак?
Еще пауза, ответа не было. Эврард задумчиво нахмурился. Он не любил пажа, которого ему выделили, но мужчина еще не подводил его так, как сегодня. Наверное, он не услышал его, но, несмотря на размеры номера, такое было впервые.
Эврард неспешно закончил вытирать все, забрал тунику с края подставки и надел через голову, поднял рапиру. С клинком перед собой, расслабленный, но готовый, Эврард пошел по коридору.
Его шаги, тихие из-за ковра, пронесли его мимо спальни, ванной, гардеробной, пары шкафов, пока он не оказался в углу гостиной. Слева был стол из красного дерева, где он хранил многие вещи для выхода в свет: кольца, пряжки, шляпу, пару пистолей. Коридор за ним вел глубже в номер, там были двери и большое окно в конце.
К стене у окна прислонялся стул, который кто-то принес из столовой. И на стуле сидела, скрестив ноги в лодыжках перед собой…
— Привет, Эврард, — сказала Виддершинс.
* * *
Она невольно ухмыльнулась, хоть и злилась, когда аристократ слабо вздрогнул от ее голоса. Он дернулся в сторону стола.
— Не нужно, — сказала она. — Они уже не заряжены.
Он застыл, посмотрел на пистоли и кивнул.
— Ясное дело, — он подвинул руку с рапирой. — Я могу добраться до тебя за секунды.
— Да. А я еще быстрее выскочу в окно. И тогда я потратила время и дыхание, а ты не узнаешь, зачем я здесь.
— Думаешь, я поверю, что ты пришла не убивать меня?
— Глупо тогда я тебя убила бы, да? Показалась тебе, чтобы ты насторожился?
— Может. А, может, нет. Я не понимаю тебя, Виддершинс.
— Это, — прошипела она сквозь зубы, — преуменьшение.
Они ждали, воюя взглядами, пока тела избегали дуэли.
— Как ты нашла меня? — спросил Эврард.
Виддершинс фыркнула.
— Ты — гость-аристократ, в месяц тратящий на жилье больше, чем «Дерзкая ведьма» зарабатывает за пару лет. Как я тебя нашла? Спросила.
— Ах. А Жак?
— Связан на кухне. Если ты говоришь о другом слуге, то я не в курсе.
— Ах, — он кивнул. — А мой меч? Хочешь его вернуть?
— Это? — Виддершинс опустила руку к талии. — Это не твой меч.
— Да? А очень похож…
— Твой меч, — терпеливо объясняла она, — был с рубином в рукояти. Тут нет. Значит…
— Ясно, — он нахмурился и притих. А потом. — Зачем ты здесь?
— Я… ты правда хочешь уничтожить мою жизнь из-за кражи? — спросила она.
Она не это хотела сказать.
— Это была не просто кража, черт возьми! Ты ворвалась в дом предков! Ты забрала вещи, что передавались по наследству, что мы хранили поколениями!
— Которые вы не трогали и не видели лет десять, — отметила она.
— Не важно. Это дело чести семьи!
— Ясно, — она не смогла скрыть насмешку в голосе, так что не пыталась. — Угрозы забрать таверну моей мертвой лучшей подруги, похищение невинной девушки… Это тоже дела чести?
Эврард покраснел, но не смотрел в глаза Виддершинс.
— Зачем ты здесь? — прорычал он.
— Мне нужна твоя помощь.
Эврард расхохотался, согнувшись — удача спасла его от собственной рапиры во лбу — и даже Виддершинс не смогла прогнать улыбку с лица.
— Да, — сказала она, когда он притих. — Знаю.
— Хорошо, — сказал он, вытирая ладонью слезы истерики. — Я слушаю.
Он слушал, и Виддершинс говорила. Она утаила только детали об Ольгуне и их отношениях, и от ее рассказа веселье пропало с его лица.
— Некоторые, — осторожно сказал он, — назвали бы меня безумцем за допущение, что ты говоришь правду.