— Хм. Не думаю, что мне это поможет. А я могу ее где-то найти? Или когда она вернется?
— Н-не думаю, что я могу разглашать график других. Поймите, — она огляделась и обрадовалась, заметив, что Жерар ушел за стойку бара, где они хранили дубинку на всякий случай. — Я одна из управляющих. Может, я вам помогу?
Улыбка мужчины дрогнула.
— Вы не сможете. Я знаю, хозяйка здесь — девушка по имени Виддершинс. Я видел завещание прежней владелицы в Зале суда. Мне нужно поговорить только с ней.
— Уверена, — Робин старалась говорить спокойно, — она расстроится, что не встретилась с вами.
Улыбка аристократа стала прежней.
— Уверен в этом. Ах, ладно, скажете ей, что заходил Эврард? И что я еще приду?
— Эврард? — Робин не помнила такого имени. — У вас есть фамилия?
— Да, — просто сказал он. А потом снял шляпу, величаво поклонился и развернулся, двигаясь как солдат.
Робин смотрела, как за ним закрывается дверь, а потом медленно перевела взгляд на Жерара. Он лишь пожал плечами.
— Присмотришь немного за местом? — спросила Робин.
Слуга окинул зал взглядом.
— Думаю, я справлюсь пару часов с этой толпой.
Робин вышла за дверь, кивая ему. Виддершинс нужно знать об Эврарде, что-то в нем беспокоило Робин, и она могла лишь надеяться, что Шинс поймет, в чем дело. К счастью, она догадывалась, где найти воровку, ставшую хозяйкой таверны.
И она понимала, хоть ей это не нравилось, что Жерар был прав. Она любила Виддершинс, но у них не было таких проблем при Женевьеве.
— Здравствуй, Женевьева.
Виддершинс медленно опустилась, скрестив ноги, у резной могильной плиты. Печальные ангелы стояли у мраморного памятника, поддерживая имя, что было написано на поверхности с крестом Банина сверху.
Женевьева Маргулис заслужила мавзолей с четырьмя стенами и саркофагом, с комнатой для скорбящих, но отец отрекся от нее, так что место ее упокоения оказалось скромнее, чем могло быть.
Виддершинс была этому даже рада. Так она могла посидеть рядом с подругой, и Шинс нравилось думать, что и самой Женевьеве это понравилось бы.
В конце весны трава была густой по всему кладбищу, деревья стали изумрудными, разносились ароматы цветов. Но вокруг могилы Женевьевы трава была особенно густой. Розы, ирисы и маки сплелись, став гирляндой на камне, в некоторых местах они забрались на мрамор сложными узорами. Ароматы этих цветов разносил ветерок, и они смешивались, идеально напоминая Виддершинс о Женевьеве.
Она долго молчала, только благодарно улыбалась сквозь слезы. И Ольгун, знавший, что улыбка и благодарность были для него, за его работу здесь, ответил порывом поддержки и утешения, а потом отступил подальше в разуме Виддершинс, чтобы она побыла наедине с подругой и мыслями.
Виддершинс медленно вытащила бутылку дешевого вина из сумки на боку. Пробка вылетела со звуком, похожим на выстрел. И хотя она сама открывала бутылку, Шинс невольно вздрогнула. Она налила немного на землю рядом с камнем и сама сделала пару глотков.
— Не лучшее вино, — извинилась она, — но ты не обрадовалась бы, если бы я открыла дорогое без повода. И я не могу делать вид, что мое появление тут — праздник, да? Тебе уже точно надоело меня слушать. Сколько раз я была тут в прошлом…? — Виддершинс стала загибать пальцы, но пожала плечами, сдалась и сделала глоток вина. — Я хотела бы бывать у тебя чаще, пока ты была… — она замолкла и всхлипнула. — Жен, мне так жаль! — камень, цветы и все кладбище стали размытыми. — Я пытаюсь заботиться о твоем месте, твоих людях. Я стараюсь! Но я не знаю, что делаю, и как продолжать. Ты бы знала, как справиться со всем в этом глупом городе, но я? Я плоха во всем, кроме… ты знаешь. Я не… ты не одобрила бы «Дерзкую ведьму» в ее нынешнем виде, но…
Виддершинс прижала ладонь к мрамору, опустила голову и всхлипывала как можно тише.
Она игнорировала шаги на тропинках кладбища вдали. Люди постоянно приходили к любимым, и тут, в отличие от всего Давиллона, всем хватало уважения не трогать остальных. Она уже отметила, как на нее поглядывали с раздражением или сочувствием, пока она сжалась, рыдая.
Но эти шаги не пропали, а становились все ближе, а потом…
— Шинс? — голос было едва слышно.
Виддершинс вскочила, вытерла слезы ладонью и собралась напасть, оборачиваясь.
— Я… что? Робин?!
— Шинс, ты в порядке? — спросила девушка.
— Я… да.
То, что она увидела на лице Виддершинс или услышала в ее голосе, опровергло ее слова. Тихо всхлипнув, Робин сдавила подругу в объятиях. Их можно было назвать медвежьими, но Робин нельзя было сравнить с таким огромным зверем. Тогда объятия были заячьими.